Сладкая жизнь Солёной Балки

Где вы сегодня увидите, чтобы председатель такого мощного колхоза, каждый день! И круглый год, начинал свой рабочий день в 5 часов утра. Каждый день, он переходил по навесному мосту на другую сторону местной речушки, и смотрел, как дела в колхозном животноводстве, начиная от фермы молодняка крупного рогатого скота, потом молочно-товарных ферм, пункта первичной переработки молока, потом шел вдоль речки до моста, между Ащелисаем и Преображенкой, заходил на свиноферму и к семи часам утра – приходил в гараж, где к этому времени собирались мы, колхозные специалисты и руководители подразделений. Каструбин, приходил, уже зная положение дел, где, что и как, на основных проблемных участках. Ему уже не надо было от кого-то получать текущую информацию – он обладал ею сам и требовал каких-то конкретных действий от ответственных лиц, если в этом была необходимость. Это была – Система, настоящая, рабочая и эффективная. И, повторяю, в любую погоду и в любое время года! Мне стыдно об этом говорить, но сам видел, как в моей родной Слободзее, в перестроечный период, председатель местного колхоза, шел на работу, в 10 часов утра, с похмельной головой, чтобы подписать в конторе несколько бумажек, а потом, вместе с приближенными, продолжать пропивать свой колхоз дальше. Такие были на селе контрасты. Потому и все закончилось так, как закончилось. Нас привели к тому целенаправленно, умышленно. Мне даже страшно подумать, как бы отреагировал Каструбин, если бы застал всю эту, в том числе Ащелисайскую, вакханалию…

Ходил он всегда, не торопясь, твердо и уверенно ступая по земле, не сутулясь. Всегда в одной (чаще в правой) руке, носил связку ключей. Часто что-нибудь строгал перочинным ножом, какую-нибудь свежую веточку или спичку (в то время не было зубных палочек в продаже). Был умерен во всем, – в разговоре, еде, питье. Человеческое ему ничто не было чуждо, мог и сто граммов выпить, там, где было надо, и веселую историю рассказать. По-особому, громко, заразительно и приятно (по-Каструбински) – смеялся. Он просто был Человеком. Жил и работал, как настоящий Человек.

Что было у него плохо. Плохо было то, что он не уделял хотя бы элементарного внимания своему здоровью. Его порядочная сельская русская ментальность, не позволяла ему выпячивать или подчеркивать какие-то свои недуги. А они накапливались, и не пустом месте. С семнадцати лет – три года на фронте; четверть века нести на плечах нелегкий колхозный груз, тем более, так как он его нес, «нелюбовь» властей, а где-то и – зависть, серьезно подорвали его могучий организм. А он все это переносил в себе, не жаловался и не искал каких – то поблажек и привилегий, Я помню отдельных пятидесятилетних «стариков» и по Ащелисаю – тоже, которые были всегда «рекламно-больными», и требовали себе различных льгот, спецпитания (мед, масло, икра, цитрусовые и т. д.), причем все их окружающие с этим соглашались. Потом уже их дети стали стариками, а они, простите, так и продолжали «болеть» и стонать дальше…

Он так не мог. Он и сам молчал о проблемах со здоровьем и родным об этом не разрешал рассказывать. Не буду брать грех на душу и заявлять, что многие годы, все те, кто ему завидовал и не очень «любил» его, как «неподконтрольного» в их понимании, руководителя, со всеми вытекающими последствиями, потихоньку «добивали» его. Нет, я так сказать не могу, но могу сказать другое – никто из всех уровней властей, и, к сожалению, он сам, не сделали ничего, чтобы он и сегодня был с нами. Это мое мнение и я только так думаю.