Сладкий лжец

Кровь из головы хлынула вниз, к основанию позвоночника. На кону стояло не просто его здоровье, а жизнь. Мысль о том, что этого гордого, умного, верного мужчины больше могло не быть… заставила все внутри меня сжаться от ужаса, и я едва не протянула руки, чтобы обнять его.

Это просто глупо. Мы едва знали друг друга. Он не хотел, чтобы я лезла в его жизнь.

– И вот он я, – заговорил он убитым голосом. – Больше не играю, а чиню поместье своей бабушки. – Пылающий взгляд метнулся в мою сторону, злой и обиженный. Врезался в мою нежную кожу. – Достаточно? Или симптомы свои тоже рассказать?

– Нет. – Я сглотнула ком в горле.

– Уверена? – Он подступил ближе, глядя на меня диким взглядом. – Не хочешь послушать про мою вспыльчивость? Про провалы в памяти? Головные боли? Хотя о них ты уже все знаешь, не так ли? Я ведь даже женщину не могу из аэропорта забрать без приступа.

– Люсьен…

– Зови меня Оз. Как старика за портьерой, который притворялся не тем, кем он был на самом деле.

Теперь он принялся жалеть себя. И не без причины. Но это ему не помогло. Нисколько.

– Нет. Ты сказал мне называть тебя Люсьеном.

– Потому что я скрывался, – выплюнул он. – Чтобы ты не поняла, какая я развалина.

– Ты не развалина.

Он еще больше разволновался, лицо исказилось от недовольства и разочарования.

– Не жалей меня.

– А ты не кричи на меня, – огрызнулась я. – Я буду жалеть тебя сколько захочу.

– Что? – Он замолк от возмущения. – Ты и правда признаешься, что жалеешь меня?

Мы стояли почти нос к носу, оба кричали, как дети. Но меня это не остановило:

– Почему нет, если ты ведешь себя жалко, дуешься или набрасываешься на любого, кто осмеливается заботиться о тебе?

Из него вырвался разгневанный рык, словно он мог вот-вот взорваться. Он резко поднял руку. И тогда произошло это. Я вздрогнула. Сильно.

Мы оба замерли.

Я восприняла всю эту сцену с острым осознанием, граничащим с болезненностью. Его движение привело меня в ужас, но я не хотела, чтобы это стало моей первой мыслью, когда он поднял руку. Когда он сделал это, его рука зависла в воздухе, будто неоновая вывеска. Всмотревшись в него, застывшего от шока, я ясно увидела, что он всего лишь собирался провести рукой по волосам, выразить свое отчаяние.

Он заметил мою реакцию. Я не смогла бы ее скрыть.

Люсьен наконец нарушил напряженную тишину:

– Ты подумала, что я собираюсь ударить тебя.

Он не спрашивал. Мы оба это понимали.

Я ненавидела свою пугливость, свой стыд за эту реакцию. Ненавидела, что жизненно важная часть меня изменилась. Без моего разрешения. Но я не могла изменить это. Я действительно вздрогнула и теперь должна была признать это.

Я вздернула подбородок, не собираясь извиняться.

– Ты большой парень, который спорит со мной лицом к лицу. И ты прав – я тебя совсем не знаю. Так что да, я буду осторожна.

Когда Люсьен снова заговорил, его голос звучал мягко, и он тщательно его контролировал:

– Если так ты будешь чувствовать себя комфортнее, я не стану мешать тебе до конца твоего визита. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности, поэтому могу кое-что объяснить?

Когда я кивнула, он продолжил:

– Я много дрался. На льду. И однажды вне его. Но всегда против парней, которые могли постоять за себя. Этот шрам, – он указал на слабую линию под левой бровью, – остался от левого хука, которого я не ожидал. Я вернул должок и сломал парню нос. Я говорю это тебе, поскольку не хочу лгать и говорить, будто незнаком с насилием.

Он не моргнул, не дрогнул при взгляде на меня.

– Но ты… ты можешь дать мне пощечину, ударить меня, врезать по яйцам, обзываться, унижать Мами́, которую я люблю больше всего на свете, и я все равно не подниму на тебя руку. Ведь я не бью женщин или тех, кто слабее меня. Никогда.

Люсьен замолчал, его обеспокоенный взгляд впился в мое лицо.

– Я прошу прощения, что мое поведение заставило тебя почувствовать себя в опасности. Я не хотел этого. Чему ты можешь верить, так это тому, что я всегда буду на твоей стороне, а не против тебя.

Решив, что все улажено, он двинулся, чтобы уйти.

– Я бы не стала делать все эти вещи, – ответила я. Когда он вздернул бровь в непонимании, я пояснила: – Я не стала бы бить тебя или унижать Амалию. Мне тоже чуждо подобное насилие.

Выражение его лица стало озадаченным, как будто он не знал, что со мной делать.

– Хорошо.

Вот и все.

Немного помолчав, он добавил:

– Просто для ясности: если ты обидишь Мами́ или попытаешься воспользоваться ею, я не стану бить тебя, но навсегда увезу твою задницу с этого участка.

Затем он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.

– Придурок, – отрезала я.

– Я все слышал, – бросил он, продолжая идти.

– Хорошо! – крикнула я в ответ, повысив голос, чтобы он услышал меня. – Потому что я никогда не говорила, что не стану обзывать тебя.

В ответ он лишь фыркнул. Он почти скрылся из виду и уже собирался подняться по лестнице, ведущей к пляжу.

– Люсьен!

Я не ожидала, что он остановится, но он замер.

– Мне тоже жаль, – сказала я в его застывшую спину. – За то, что сказала, будто ты ведешь себя жалко.

Люсьен не двигался, но я знала – он внимательно слушает.