Сладкий лжец

Я хотел извиниться за то, что не позвонил ему, а после игнорировал его звонки и сообщения. Но как сказать, что все связанное с хоккеем, включая его самого, стало для меня непосильной ношей? Если я подходил слишком близко к игре, то чувствовал себя как наркоман в состоянии ломки: мои пальцы дрожали, сердце бешено колотилось от настойчивой потребности вернуться на лед.

Я не мог сказать ему, что в хоккее либо все, либо ничего. В темноте, сидя рядом со своим лучшим другом, я мог смотреть только на свои сжатые в кулаки руки, лежащие на бедрах.

Он заговорил медленно, осторожно.

– Я не собираюсь притворяться, будто знаю, каково это, Оз. Я просто… черт возьми. Не знаю, что сказать, кроме того, что я здесь, если тебе это нужно.

Комок рос, прижимаясь к нёбу у меня во рту. Я судорожно сглотнул.

– Мне следовало позвонить.

– Ты не обязан делать то, чего не хочешь.

– Я просто жалел себя.

– Ни черта подобного, – с жаром возразил Бромми. Он выглядел так, словно был в двух секундах от того, чтобы надрать мне задницу.

Я улыбнулся в ответ, но длилось это недолго.

– Да, Бром, это правда. Нет, позволь мне сказать. – Если бы я этого не сделал сейчас, то, возможно, не сделал бы никогда. – Дело в том, что каждому спортсмену приходится столкнуться с днем, когда его тело больше не может выполнять объем работы, который требует его вид спорта. Я знал это, когда начал играть, хотя никогда не хотел сильно задумываться.

Бромми хмыкнул в знак полного согласия. Мы все знали правду. Просто не хотели зацикливаться на этом.

– Ничто не длится вечно. Я это знаю. Но эта штука с моей головой… – Не в силах сдержаться, я провел дрожащей рукой по волосам, почувствовал морской туман в их спутанной массе. – Становится лучше. Я прихожу в норму.

– Это хорошо, – тихо ответил Бромми.

– Да, хорошо. Но ты не совсем понимаешь. Если не считать головы, мое тело в идеальном состоянии. Я в самом расцвете сил, Бром. Я, мать твою, владел этой игрой. И этот единственный случай просто отнял у меня все. Я просыпаюсь с мыслью, будто все еще на льду.

Я наклонился вперед – внутри у меня все скрутилось – и сжал руки вместе.

– Я почти жалею, что не расшиб колено или что-нибудь осязаемое. По крайней мере, так мне бы не… – Я выдохнул. – Не знаю, что я несу. Не могу смириться с тем, что единственное, что меня сдерживает, – это моя голова.

Когда я закончил, Бромми ничего не сказал. Возможно, он понял, что мне нужна минута. Из дома, подгоняемый ночным ветерком, донесся звук женского смеха. У меня внутри все сжалось, когда я понял, что это Эмма. Я хотел быть с ней, впитывать ее смех, поддразнивать ее, чтобы она тоже заставила меня смеяться. Я повернул голову в сторону, будто мог отгородиться от всего этого.

– Это дерьмово, Оз, – произнес Бромми. – Чертов отстой. Но, возможно, ты смотришь на ситуацию неправильно.

Я бросил на него свирепый взгляд, и он поднял массивную руку.

– Выслушай меня. Ты говоришь, что было бы лучше, если бы ты повредил колено. – Он медленно кивнул. – Конечно, невозможно хорошо играть со сломанным коленом. Но что сделало тебя великим, что сделало тебя легендой, так это твое хоккейное чутье.

Он наклонился вперед, пригвоздив меня к месту жестким взглядом.

– Твой мозг, Оз, – это то, что делает тебя тобой.

Я опустил голову, не в силах держать ее прямо, и закрыл глаза.

– Знаю.

– Знаю, что знаешь, чувак. Но я все равно собираюсь это сказать. Мужчина может прихрамывать на разбитое колено, но он по-прежнему остается самим собой. А когда повреждаешь мозг, все отключается.

У меня перехватило горло. Я хотел заговорить, но не смог.

– Откровенно говоря, – продолжил он, – я чертовски восхищаюсь тобой. Ведь мы оба знаем, что некоторые тупицы, которым давно не место в игре, все еще занимаются этим. Ты выбрался оттуда с целой головой. Буквально.

Тон его голоса лишил меня остатков самообладания. Ему было не все равно. И это много значило. Теперь я осознавал ценность непоколебимой дружбы и поддержки больше, чем когда-либо.

– Мне жаль. Что был таким козлом.

Он издал смешок.

– Черт, да я к этому привык.

Я бросил на него сухой взгляд, но продолжил:

– Я серьезно. Я стал… замкнутым, вспыльчивым.

– Стал? – Его рыжеватые брови высоко поднялись, и он снова рассмеялся. – Мне неприятно огорчать тебя, Оз, но ты всегда был таким.

– Вранье.

– Никакое не вранье, – возразил он. – Ты впадал в такое настроение, замыкался в себе, отгораживался ото всех, вел себя как сварливый придурок. Ты что, не помнишь каждый чертов сезон плей-офф?

Я уставился на него, моргая. Он говорил серьезно.

– Со мной было весело.

– Да, это правда. А еще ты был засранцем, который обожал соперничество и чересчур заводился под сильным давлением.

Пораженный, я откинулся на спинку стула.

– Да уж.

Я забыл об усталости, о стрессе. Я ненавидел эту часть. Жутко ненавидел. Как, черт возьми, я мог об этом забыть?

– Не психуй. – Он хлопнул меня лапой по плечу. – Мы никогда полностью не видим себя такими, какие мы есть на самом деле. Да, сейчас ты немного более взвинчен. Чего ты ожидал? Твой мозг исцеляется. Ты скорбишь и испытываешь стресс. Просто расслабься, Оз.