Сладкий лжец

Ты должен был сказать мне.

По всей видимости, да.

Ничего больше не хочешь сказать?

По всей видимости, нет.

Ты просто потрясающий.

А этот ответ ускользнул.

Он резко втянул воздух, ноздри раздулись. Полные паники глаза пылали огнем и сосредоточением.

– Дело в медовом пироге, не так ли? – Его голос прозвучал хрипло в тишине кухни.

Я отодвинула в сторону остатки пирога, который ела, и облизала кончики пальцев, наслаждаясь тем, как он сразу же обратил на это внимание. Ворчанье, вырвавшееся из глубины его груди, вызвало во мне вспышку вожделения. Я проигнорировала ее.

– Слишком очевидный выбор. – Я спрыгнула со стойки. – Но очень вкусный.

Не спуская с него глаз, я направилась к кухоному островку. Выражение лица Люсьена стало настороженным, широкие плечи напряглись, словно он готовился к драке. Я ухмыльнулась, желая вывести его из себя. Господь свидетель, он делал то же самое со мной в течение нескольких дней.

– Хоккеист, – начала я считать на пальцах, – плотник, темпераментный шеф-повар, пекарь, кондитер… – Я остановилась перед ним, снова пораженная его физической силой. Стоя рядом с Люсьеном Озмондом, я желала его. – Может, мне следует называть тебя человеком эпохи Возрождения. Скажи мне, Брик, ты еще и рисуешь?

Он положил большую руку с длинными пальцами на мраморную столешницу. Его мышцы дрогнули, когда он наклонился, чтобы коснуться ее.

– Да, но только на pâtisseries[58].

О черт, он сказал это по-французски, с акцентом, в котором звучало слишком много секса. У меня перехватило дыхание. И он заметил. Его глаза сузились, медленно опускаясь к моему рту, а затем снова поднялись, чтобы встретиться с моими.

– Ты злишься? – В его голосе слышался вызов.

– Зависит от обстоятельств, – ответила я, слишком запыхавшись. Черт возьми. – Для тебя это шутка?

– Пчелка, я никогда не шучу насчет pâtisseries.

Боже. Скажи это еще раз. И еще. Выдохни эти слова на мою кожу.

Я с трудом сглотнула.

– Не увиливай от ответа, Люсьен. Не сейчас.

Он вздохнул, и его плечи поникли.

– Нет, это не шутка. Я ничего не сказал, поскольку… – Он махнул рукой, словно ища причину, затем поднял ее в знак покорности. – Это казалось чересчур личным. Как будто я выставлял напоказ слишком многое.

– Это заметно. – Он как художник. Я чувствовала его заботу и вдумчивость в каждом кусочке, который он готовил. Более того, это проявлялось в том, как выглядели его десерты, в том, как он их подавал. – Ты невероятно одарен, Люсьен.

Слабая похвала. Но я все равно хотела дать ее ему.

Как и ожидалось, он отвернулся и выбросил яичную скорлупу в подготовительную раковину.

– Я делаю это, чтобы расслабиться и чем-то себя занять.

В тот момент мне не хотелось думать о Греге, но, только начав встречаться с ним, я по-настоящему почувствовала вкус жизни профессионального спортсмена. Я считала, что это похоже на мою работу, но в актерской карьере много периодов ожидания съемок и простоев между ролями. Спортсмены – это совсем иная порода. Их жизнь обычно четко распланирована, наполнена днями тренировок, практик, игр, интервью, путешествий. Времени на отдых совсем не остается. Большинству профессиональных спортсменов это доставляет удовольствие, сама жизнь дает им прилив адреналина.

Что должен чувствовать человек, у которого все это украли, когда он не был готов к этому? Точно ничего хорошего.

Сердце сжалось, и я поняла, что ничего так сильно не хочу, как просто взять и обнять его. Если кто и нуждался в объятиях, так это Люсьен. Но он бы этого не допустил. Ему бы такое не понравилось.

Он переступил с ноги на ногу и снова стал дерганым в своей обычной манере. Это значило, что Люсьен готовится защищаться, хочет вновь замкнуться в своем собственном мире за воздвигнутыми стенами.

Ты можешь впустить меня. Я не причиню тебе вреда.

– Это Амалия научила тебя? – спросила я.

Он вздернул подбородок – наверняка удивленный тем, что я ушла от очевидной темы.

– Да, – ответил он через мгновение хриплым голосом. Затем прочистил горло: – Амалия научила меня готовить и выпекать хлеб. Ну, знаешь, по рецептам, которые она запомнила с детства.

Говоря это, Люсьен достал кухонные весы и муку. Теперь в нем чувствовалась непринужденность.

– Мой прадед, Жан Филипп, научил меня кондитерскому делу. Во Франции он был известным поваром. Его кухни заполняли настоящие армии помощников, там всегда звучало покорное: «Oui[59], шеф». Но для меня он оставался просто arrière-grand-père[60], который хотел научить меня всему. Когда мы, дети, проводили лето во Франции, Антон и Тина играли на улице, а я оставался на кухне.

На моих губах заиграла улыбка.

– Признаюсь, мне сложно это вообразить.

Уголки его глаз приподнялись в тихой усмешке.

– Мами́ не преувеличивала, когда сказала, что в детстве я был маленьким. На самом деле тощим. И застенчивым.