Сладкий привкус яда

Слышал ли он о том, как ему готовили дом престарелых или больницу – не знаю, но в этот момент я испытал величайший стыд, словно был виновен перед князем, совершив какой-то омерзительный поступок. Слова застыли у меня в горле, тяжелый взгляд князя прибивал мои ноги к полу, связывал руки, и я стоял истуканом, не в силах поднять глаза.

– Родька-то там как? – спросил князь. – В подпол от позора еще не провалился?.. Твоя игла, камочка, печет, как жигало, и рука занемела… Готовь приказ на завтра: всех вон с усадьбы! Всех в замшелое болото! Оставляю только Палыча да вас обоих.

– А садовницу? – напомнил я.

Князь исподлобья глянул на меня, закряхтел, когда Татьяна вытянула иглу из его руки, и согласился:

– Конечно… И садовницу.

– Не торопитесь, Святослав Николаевич, – сказала Татьяна, заворачивая шприц и обломок ампулы из-под дигоксина. – Приказом вспугнем преступника, и он сбежит безнаказанным. Пусть пока все идет своим чередом. Еще день-два, и мы его возьмем под белы рученьки.

– Пусть будет так, – не стал возражать князь. – Ты у нас командуешь парадом… А вы, смотрю, уже снюхались? Жениться надумали?

Мы с Татьяной промолчали. Я продолжал пялиться на письменный прибор, стоящий на столе, а Татьяна перебинтовывала князю руку.

– Ну да, – по-своему растолковал Орлов наше молчание. – Жениться не долго, да бог накажет: долго жить прикажет. Я не подстегиваю. Но до моей смерти… Смотрите у меня!

И он почему-то только мне погрозил пальцем.

Дверь неожиданно распахнулась, и на пороге объявился Филя. Он зашел в кабинет так вольно, словно это была его квартира, и быстро подошел ко мне.

– Я тебя ищу, а ты здесь прохлаждаешься!

– Ты, наглуша, для приличия хоть бы в дверь постучал, – спокойно заметил князь.

– Да хватит возникать, папаша! – скривил лицо Филя. – Я не к вам обращаюсь.

Я даже опешил от такой наглости и уже определил глиссаду, по которой кассир должен был вылететь из кабинета, но Татьяна незаметно подала мне знак, чтобы я не совершал никаких подвигов.

Князь махнул мне, позволяя выйти. Едва я прикрыл за собой дверь кабинета, Филя положил мне руку на плечо и, почти касаясь своим лбом моей головы, горячо заговорил:

– Ну что ты с ума сходишь? Чего на Родиона окрысился?

– Ты для чего меня искал? – спросил я, снимая руку кассира с плеча.

– Да не ерепенься, говорю тебе! – сердито сказал Филя, тараща глаза и нацеливая свой нос мне в лоб. – Ты мне говорил, что у тебя финансовые проблемы? Я тебе, дураку, живые бабки хочу предложить, а ты в бутылку лезешь!

– Короче.

– Для начала подойди к Родиону в дальнюю комнату, где оранжерея, он хочет потолковать с тобой кое о чем. Только быстро – он ждать не любит. Если не станешь упираться рогами, как козел, – завтра мы с тобой обговорим одно дельце. – И, оглянувшись, добавил: – Сто тысяч баксов на первое время тебя устроят?

– Устроят. Давай! – Я протянул руку.

– Давай! – оскалил зубы Филя. – Заработать надо.

Я поднялся наверх. Из банкетного зала доносился грохот музыки, топот ног, истошный женский визг. По коридору, от стены к стене, плелся водитель и, держась за живот, бормотал:

– Фу, блин, нажрался… Плохо мне…

Я понял, что тоже иногда теряю над собой контроль, потому как мои руки, словно действуя сами по себе, схватили водителя за грудки и кинули его на стену. Он не сопротивлялся, и я не смог его ударить, только с совершенно дурной ненавистью сдавил пальцами бордовую шею, с удовольствием глядя, как он раскрывает рот, хрипит и дергает слюнявым языком.

«Какой это был бы достойный, благородный, прекрасный поступок, если бы я задушил его и утопил в выгребной яме», – подумал я, с брезгливостью отпуская водителя и переступая через него.

Родион поджидал меня в оранжерее за дверями, и, как только я зашел, он беззвучно прикрыл дверь, прижался к ней спиной и, притянув меня к себе, зашептал:

– Говори очень тихо, Филипп все видит и слышит. Во-первых, возьми это и передай Мухину.

Он протянул мне горячую от его ладони тонкую пластину, похожую на калькулятор.

– Что это?

– Спрячь в трусы!! Это цифровой диктофон, здесь записан мой разговор с Филей.

– Запись же цифровая! – зашипел я.

– А тебе какая разница?!

– Следствие принимает только магнитную ленту!

– А я откуда знал?

– А что ж ты мне не сказал, что «писать» его надумал?

Родион зажал мне ладонью рот и замер. Мы прислушались. Из-за двери доносилось нестройное пение.

– Черт с ней! – шепнул он, убирая мою руку с диктофоном. – Завтра подойди к Филе и скажи, что я тебя уговорил и ты согласен на него работать. А сейчас немедленно уноси отсюда ноги и не болтайся по усадьбе в темноте. И Таньку береги!

– Не учи! – отмахнулся я. – А ты как?

– Я в этом говне, Стасик, как в танке, – с горькой иронией произнес Родион и добавил: – Ночевать я останусь здесь, за отцом надо присмотреть…

Он замолчал, сделал страшное лицо и, отпрянув от двери, дернул за ручку.

На пороге стоял Филя. Выпустив мне в лицо сигаретный дым, он широко улыбнулся и сказал: