Сладких снов

Потому что Зофия говорила о себе. О той стороне своей жизни, куда так и не пустила его, несмотря на все годы, прожитые вместе, и на то, что он так ее об этом просил.

– Я… так и не рассказала тебе толком… как это было.

Она сделала это только теперь, впервые доверившись ему, как и он ей.

– Когда мы встретились с тобой, Пит… Думаю, ты уже… или нет, ты, конечно, все помнишь. Мое тело, сексуальность… Тебя это восхищало. И пугало тоже. Иногда да, я закрывалась в себе, замыкалась… Это я отталкивала тебя тогда, всегда я. Такой я была, Пит, такой и осталась. Но я доверяю тебе. Мое тело доверяет тебе. Но оно понимает то, что мне понимать совсем не обязательно – что ласки, прикосновения могут быть…

Она разрыдалась, не закончив фразы. И Пит, который сам хотел поговорить с ней, вдруг растерялся.

– Зо, я…

Он не последовал ее примеру, сдержал слезы. Ни на что другое сил после этого не осталось.

– Я расскажу тебе больше. Все расскажу, как только ты вернешься домой. Я знаю то, о чем эти дети не решаются даже подумать. Что они не осмеливаются ни видеть, ни признавать. Возможно, им тоже когда-нибудь повезет, и они встретят свою вторую половинку. Но до того как это произойдет… Уничтожь этих нелюдей, Пит. Ради меня.

Ее дыхание – Пит его слышал.

– Меня некому было спасти. Их спасешь ты, Пит. Слышишь меня?

Хоффман дважды поцеловал мобильник, ни на секунду не забывая о контроле над дыханием. И положил трубку, в то время как голос Зофии все еще звучал в его голове.

Он нажал на слив. Задержал палец на кнопке, как будто хотел смыть следы своей настоящей, опустошенной ипостаси.

Потом скачал последние фотографии с USB-камеры на мобильник и отправил Гренсу. Теперь у Оникса было лицо, и они могли, копая каждый со своего конца в реальном и виртуальном мире, попробовать установить его личность.

Когда Пит вернулся к столу, фотография девочки с кошачьей миской на мониторе сменилась последней серией работ Карла Хансена. Пит затруднялся определить, кто из двоих, Ленни или Оникс, впился в экран сильнее и выглядел более возбужденным.

– В какой это вы комнате?

Казалось бы, вопрос как вопрос. Два педофила обмениваются репликами между делом. Но в действительности все обстояло иначе.

– Где ты снимал эти чудесные фотографии?

Это все больше походило на допрос, все более детальный и обстоятельный.

Пит Хоффман даже не видел этой серии целиком. Первой фотографии девятилетней девочки, которую Гренс продемонстрировал на кухне в Эншеде, оказалось достаточно. Тем более на большее не оставалось времени, – разве на то, чтобы между другими приготовлениями составить самое общее впечатление о снимках и сообщениях чата.

И вот теперь Пит отчаянно вспоминал, что еще говорил ему комиссар по уголовным делам. Как проходила эта фотосессия и какая роль во всем этом предназначалась маме девочки.

– Иногда снимает моя жена, мать Катрине. Я ведь тоже часто появляюсь в кадре. Она помогает мне, ничего не имеет против.

В самом деле, почему бы и нет?

– Ваша жена? Это мило. Но в какой комнате? Просто хочу представить себе обстановку вокруг девочки. Что там? Обои? Мебель? Светильники? Ковры?

– Какое это имеет значение?

– Место не менее важно, чем сам акт.

Пит Хоффман попытался представить себе квартиру, в которой жил его герой и где он сам не бывал ни разу.

– В гостиной. Почти всегда там.

Это должно было прозвучать уверенно. Настолько, чтобы заглушить все бушевавшие внутри сомнения, не дать им просочиться наружу.

– У нас маленькая квартира, поэтому очень может быть, что наша гостиная не совсем такая, как те, к которым вы привыкли. Но мы решили обставить ее именно так.

– В самом деле?

– «В самом деле» что?

– Она выглядела иначе, когда я был у вас дома.

На какое-то мгновенье Пит потерял внутреннее равновесие. Оставалось надеяться, что они этого не заметили.

– Были дома? У нас?

– Да.

Это противоречило информации Гренса и Бирте. Согласно их версии, Карл Хансен и его семья только готовились отправиться на свою первую встречу с единомышленниками-педофилами, когда к ним вломились полицейские. По словам Бирте и Гренса, датчанин никогда не встречался с другими участниками чата.

Или все-таки встречался? Что, если Оникс и Лацци все-таки виделись, просто это событие никак не просочилось в сообщения, до которых удалось добраться Бирте и Гренсу?

– Черт возьми!

И тут Хоффман принял решение.

Он поведет себя так же, как и всегда, когда шпионаж был его работой и главным делом жизни. И когда подобные допросы означали не только смертельную опасность, угрозу и борьбу, но и особого рода тоску по конфронтации. В кои-то веки Хоффману есть с кем помериться силой – после стольких месяцев, даже лет противостоять этим каверзным вопросам и заявлениям хитростью, смекалкой, иногда молчанием, а когда и показной покорностью. Все что угодно ради того, чтобы еще глубже проникнуть в преступную группировку, которую он должен уничтожить.

– Ну все, с меня точно достаточно.

На этот раз Пит выбрал стратегию нападения. Напора, который должен скрыть его неуверенность.