Сладких снов

События в окошке под номером 14 развивались по другому сценарию. Там полицейские штурмовали темную квартиру в городке под названием Хартфорд, в штате Алабама близ границы с Флоридой. Когда вооруженная группа ворвалась в дом, принадлежащий, согласно предоставленной разведкой информации, некой Ингрид, один из педофилов, переписывавшийся с Карлом Хансеном, не стал оказывать сопротивления и вообще как будто никак не отреагировал.

Камера ходила ходуном, но зрители узнали главного героя ролика в высоком мужчине, одетом в облегающие шорты и рубашку с коротким рукавом. Джон Гектор Перейра – фактический владелец квартиры, арестованный всего два месяца назад по подозрению в жестоком обращении с четырьмя детьми и освобожденный за недостатком улик. При виде полиции он вставил себе в рот ружье и выстрелил.

На начальном этапе операции Гренс стоял позади участников совещания и наблюдал за их спинами с не меньшим интересом, чем за окошками на большом экране. Примерно в тот момент, когда камера, вмонтированная в полицейский шлем, приблизилась к простреленной голове Перейры, одна из зрительниц обернулась, высматривая комиссара. Бирте. Ни она, ни Гренс не произнесли ни слова, но оба прекрасно поняли друг друга. Бирте молча спросила, есть ли вести от Хоффмана, и Гренс, так же молча, ответил, что нет.

Следующий ее вопрос, заданный тем же способом, состоял в том, насколько вероятно, что и за Хоффманом тоже следят. На это Гренс ответил, что и сам думал об этом и что да, риск, к сожалению, достаточно велик. И тогда Бирте спросила, каковы шансы Хоффмана завершить свою миссию, если он все-таки будет разоблачен. И здесь Гренс ее успокоил, потому что на основании опыта работы с Хоффманом мог смело утверждать, что этот человек способен выпутаться из любой передряги.

Гренс утаил от Бирте, что Хоффмана накачали наркотиками и поэтому его разоблачение будет равносильно проигранной битве.

Полному и окончательному провалу.

Но затхлый запах плесени был не менее реальным, чем твердый, холодный пол. И темнота. А глаза? Большие, блестящие, они отражали блуждающий во мраке свет.

И продолжали глядеть на Хоффмана.

Он поднялся. Глаза не исчезли. Напротив, их стало больше. Наркотики – все это не более чем галлюцинации.

Пит сделал шаг вперед, но к глазам не приблизился. Потому что в тот самый момент они от него отдалились.

Но что если они все-таки не игра моего воображения?

Пит сделал еще один шаг.

В таком случае я разоблачен. И это значит…

Но тут он увидел их и понял, что все действительно происходит на самом деле. Но эти глаза не преследовали его, скорее прятались. И выглядели очень испуганными.

Хоффман приблизился еще на шаг, потом еще. В слабом свете, проникавшем в подвал снаружи, обозначилась худенькая фигурка и… детское лицо. Девочка. Пит смотрел на нее. Неужели это она, дочь лидера? Тринадцатилетняя и слишком старая для сексуальных извращений – та, которую Оникс собирался заменить кем-нибудь помоложе?

Или их здесь две?

Пит пересчитал глаза. Похоже, больше. Сколько же? Десять? Двенадцать? Шесть? Восемь? Голова пошла кругом. Пит посмотрел вниз, потом вверх. Четыре? Снова вниз – вверх. Да, четыре. Теперь он точно видел всего две пары глаз. Двое детей. Здесь, в подвале. В темноте.

Вот уже во второй раз за последние два часа он воочию наблюдал жертв насилия. Оставалось сделать последний шаг, и Пит осторожно, чтобы никого не напугать, переставил ноги.

И в следующий момент содрогнулся сам от громкого звука. Что-то металлическое задребезжало у него под ногами. Отскочило от стены.

Я пробовал с разными мисками, как с собачьими, так и с кошачьими. Металлическими, пластиковыми, разных цветов и размеров. И когда нашел наконец то, что нужно, картинка стала идеальной. Миска металлическая, несколько меньше, чем другие.

У того, кто называл себя Оникс, был приятный голос. И он призывал мир признать любовь между ребенком и взрослым. Примерно как сам ребенок, будучи достаточно голоден, признает еду, которую ему предлагают в кошачьей миске.

Это на нее Хоффман случайно наступил. На миску, которая наделала много шума, когда отлетела в сторону.

– Линда?

Наверху что-то зашевелилось.

– Грег?

Дверь в подвал открылась.

– Это вы уронили миску с едой?

Шаги – кто-то спускался по лестнице.

– Отвечайте!

Пит Хоффман узнал голос. Только интонации были другие – ни намека на светскую любезность.

– Линда? Это ты сделала?

– Нет.

– Грег? Даю вам последний шанс.

– Это не мы.

– Никогда не ври мне.

Дверь снова закрылась.

Никогда не ври мне. А Хоффман успел подумать, что с такой координацией долго не продержится. Что он почти разоблачен.