Сладких снов

– Колбаса, Тиволи… Я горжусь тобой, Эверт!

Комиссар Гренс не оставлял попыток перейти наконец к делу. Тем более что желание позвонить Йенни не пропало.

– Я ведь беспокою тебя не просто так. Мне нужна твоя помощь.

– Помощь?

– Не могу отыскать номер одной знакомой. Он должен быть где-то на моем столе.

Стол – именно там Вильсон должен был смотреть в первую очередь.

Послышался хруст бумаги, шорох перекладываемых с места на место увесистых кип. Шеф листал материалы расследований, застрявших на той или иной стадии.

– Нет, ничего такого не вижу.

– Уверен?

– Я просмотрел каждую бумажку, заглянул во все папки. Уверен.

– А в ящиках?

– Посмотреть на столе куда ни шло. Но рыться в чужих ящиках…

– Мне нужен этот номер, Эрик. И я далеко от своего кабинета. В Тиволи, среди каруселей.

– Эверт, ты скрытный человек. Намного более скрытный, чем другие. Именно поэтому соваться в твою личную жизнь…

– Вильсон.

– Да?

– Сунься, я разрешаю.

Три переполненных ящика с левой стороны стола. Они тяжело скрипели, когда Вильсон их выдвигал. Время от времени слышался грохот. Это падали на пол папки и бумажные кипы. Потом снова лязг – Вильсон задвигал ящики на место.

– Никакого номера, я уверен.

– Может, на полках? Или в нише возле дивана? На сейфе смотрел? Загляни в пластиковые конверты на внутренней стороне дверцы гардероба.

Эрик Вильсон положил телефон на стол микрофоном вниз, поэтому Гренс не мог больше направлять его поиски. До того момента, пока голос шефа снова не вернулся в трубку:

– Нет нигде. Ни на полках, ни в нише, ни в конвертах.

Гренс молчал.

– Ты слышишь, что я говорю, Эверт?

– Я слышу.

– Почему это для тебя так важно? Как это связано с твоим отпуском?

– Я все объясню. Пока, Эрик.

Ее номера не было ни в телефоне, ни в бумагах в его кабинете, где Гренс проводил бо́льшую часть времени. Вильсон не умел искать, как и сам Гренс. Комиссар перероет весь кабинет заново, как только вернется в Стокгольм. И все-таки сделает этот звонок.

Гренс поднялся, перегнулся через низкие балконные перила. Далеко внизу был внутренний двор управления датской полиции, весь выложенный камнем. Вот так же Гренс стоял на своем балконе, дома, и смотрел на асфальт Свеавеген. И все казалось возможным. Хочешь – наслаждайся и дальше свежим воздухом. А нет – попытайся взлететь. Воспарить над крышами. Или, что казалось более простым и потому соблазнительным, занеси ногу и прыгни в вечность.

Но Гренс не сделал ни того, ни другого. Вместо этого вернулся на табуретку за консервными банками, переполненными окурками, и открыл в телефоне файлы допросов датского «папы», его жены и девятилетней дочери Катрине. Чтобы продолжить прослушивание.

«Папа» все так же отрицал и не выказывал ни малейшего сочувствия по отношению к девочке, вне зависимости от того, как следователь формулировал вопросы. Реакция девочки на то, чему она подвергалась в родительском доме, оставалась все такой же неуловимой. Но не они сейчас интересовали комиссара. Скорее мама, с ее непостижимым стремлением контролировать каждый шаг дочери. Эта женщина столько лет посвятила уничтожению собственного ребенка. Почему она не отрицает своей вины, как это делает «папа»? Это было бы легче понять как способ самозащиты, примирения со своими действиями.

Гренс снова и снова прокручивал ее допрос. Вслушивался в голос человека, который был для него загадкой. То, что она акцентировала в речи. Паузы. Ее неуверенность. Убежденность. Страх и агрессия, отступления и атаки. Пока наконец не почувствовал, что мерзнет. И не от осеннего ветра, холод шел изнутри. Как и всегда, когда что-то не стыковалось и комиссар не мог взять в толк, что именно и почему.

И это что-то ныло, как застарелая рана, и не хотело отпускать, прежде чем Гренс не осмеливался заглянуть туда, куда в принципе заглянуть было невозможно, – в собственную душу.

Бирте он сказал, что хочет немного прогуляться, разогнать кровь по телу, потрепанному годами. И Гренс действительно прогулялся от полицейского управления до Вестре Фенгельсе. Добрых полчаса по улицам Копенгагена, к арке с воротами, выглядевшими как вход в замок сказочного короля.

Самая большая тюрьма Дании. Объяснения с охранниками, начиная с низшего ранга и до начальника, заняло больше времени, чем рассчитывал Гренс. И это скорее обрадовало комиссара, потому что из тюрьмы, в которую так нелегко проникнуть, выбраться наверняка еще труднее.

Его выручил полицейский из Нюкёбинг-Фальстер, которого Гренс, после долгого телефонного разговора, убедил-таки подъехать на место. Старый знакомый помог написать заявление и решительно встал на сторону Гренса. В итоге шведскому комиссару позволили провести экстренный допрос задержанной Дорте Хансен. Открылись тяжелые двери, ведущие в прогулочный сад и далее в мрачные тюремные коридоры.

Камера для посещений мало чем отличалась от тех, которые Гренс видел до сих пор: с матрасом в полиэтилене, простым столом, стульями и окошком за толстой решеткой. Женщина выглядела сломленной. В наручниках, ведомая двумя охранниками, она просеменила к столу. Бледное лицо, спутанные волосы, испуганные глаза смотрят в пол.