Сладость горького миндаля

— Я жалею, герцогиня, что сам слишком стар и не могу уже делать глупости ради вас, — галантно и грустно заметил он. — Я не думаю, что Хилтон и Грэхем чем-то рискуют — что может случиться, в самом-то деле? Но вся эта история мне не слишком-то нравится. Точнее, я не люблю того, чего не понимаю.

Герцогиня улыбнулась.

— Вы меня успокоили, милорд, — леди Хильда посмотрела в глаза Монтгомери, — откровенно сказать, я никогда так не сожалею, что родилась не мужчиной, как в таких случаях. Как бы мне хотелось всё узнать самой, — она вздохнула с явным сожалением.

— Вы думаете, что это что-то мистическое?

— Я хочу так думать, — проговорила герцогиня, взгляд её обратился к болоту у замковых стен. — Я не ожидала, что скука настигнет меня так скоро. Всегда полагала, что скука — свидетельство пустоты, ведь мой муж, а он не был серым или пустым человеком, как я замечала, никогда не скучал.

— Вы любили его? — Монтгомери никогда не задавал женщинам таких вопросов, но сейчас что-то подсказало старику, что ему не укажут на неуместность и бестактность подобного любопытства.

Так и случилось. Герцогиня просто кивнула.

— Да, он сумел очаровать меня. Необыкновенно умный и глубокий, он был совсем особенным человеком. Мне его не хватает. По-настоящему не хватает. С ним скуки было меньше. Он умел делать жизнь захватывающей.

Монтгомери вкрадчиво заметил:

— Но вы так ещё молоды, впереди вся жизнь. Вы ещё встретите мужчину, который восполнит вашу потерю.

Леди Хильда пожала хрупкими плечами.

— Возможно, — тон её был безразличен и бесцветен, как на светском рауте.

— Но граф Нортумберленд или мистер Хилтон, хоть вы и не хотите называть их «вашими поклонниками», разве они не могут составить конкуренцию покойному герцогу Хантингтону? К тому же оба молоды и недурны собой.

Герцогиня бросила на Монтгомери игривый взгляд и весело рассмеялась.

— Вы проявляете по отношению ко мне точно такую же отеческую заботу, как и лорд Генри. Граф Блэкмор тоже постоянно предостерегает меня по поводу Хилтона и Грэхема. Но это напрасно, поверьте, милорд. Я вовсе не влюбчива. — Она посерьёзнела, — хоть я, как ни странно, всегда влеклась к людям намного старше себя. Мой муж шутил, что такое случается, но женщина, которым это свойственно, обычно на старости лет влекутся к мальчишкам. — Герцогиня усмехнулась. — Но так как мне ещё далеко до старости, я не могу проверить его суждение. Однако мне совсем не хочется, чтобы с молодыми джентльменами произошло что-то дурное, и я рада, что вы тоже думаете, что большой опасности нет.

— Генри, значит, предостерегает вас от них? — с облегчением спросил Монтгомери, вычленив из речи герцогини то, что волновало его самого. — Вы уважаете его? Прислушиваетесь к его мнению?

— Если вы не передадите это ему, — улыбнулась леди Хильда, хитро прищурившись, — то отвечу, что сочувствую ему. Он слишком умён. Главная опасность, подстерегающая любого, кто видит дальше и знает больше других, заключается в непонимании. Помните, Петрарка жалуется, что «природа сотворила его непохожим на других людей» — «singular' d'altri genu». Тоже и с Генри. Огромное счастье — быть как все, но ему в нём отказано. Если вы ниже людей, они вас топчут, а если выше, вы наталкиваетесь на обидное равнодушие ко всему, чем сами гордитесь. Какой смысл быть высоконравственным в ночном кабаке или разумным в Бедламе? В таких обстоятельствах человек скорее станет жертвой клеветы, чем предметом восхищения. — Герцогиня смотрела вдаль и говорила словно во сне. — За притязания на необычность толпа мстит. Поступая не так, как все, мы отрезаем себе путь к дружеским отношениям и к тому, чтобы нас принимали в обществе. Мы говорим на другом языке, у нас свои понятия обо всем — и обращаются с нами как с существами иной породы. Нет ничего нелепее, чем навязывать свои возвышенные идеи толпе…

— Да, Корбина порой трудно понять, — кивнул Монтгомери, чтобы просто поддержать разговор.

Герцогиня задумчиво продолжила:

— Непонимание — достаточная причина для страха черни, а страх вызывает ненависть: отсюда подозрительность и злоба ко всем, кто претендует на большую утончённость и мудрость, чем их ближние. Напрасна надежда погасить эту враждебность простотой обращения. Чем заметнее ваше снисхождение, тем больше они будут себе позволять, и тем сильнее разовьётся в них решимость отомстить вам за превосходство. В предельном смирении они увидят только слабость и глупость. Ни о чём таком они и слыхом не слыхивали. Они всегда стараются протолкнуться вперёд и уверяют, что и вы поступили бы точно так же, если бы действительно обладали приписываемыми вам талантами.

— И всё же Генри кажется мне иногда грубым, особенно с челядью.

— Он прав, — не согласилась герцогиня, — лучше сразу подавлять прислугу высокомерным аристократизмом; тогда вы хотя бы принудите их проявлять к вам простую вежливость. Терпимостью и добродушием вы не дождётесь от людей низкого звания ничего, кроме откровенных оскорблений или молчаливого презрения.