Сладостное забвение

Часами я целовала Нико, занималась с ним сексом до изнеможения и ноющего напоминания о том, что он находится внутри меня. Он до сих пор злился. Я чувствовала это в каждом укусе, каждом шлепке по заднице и во всем, что мне пришлось пообещать, дабы получить оргазм: не подвергать себя опасности, уходя из дома одной. Брать телефон или он, Николас, лично приклеит мобильный к моей руке. Не обворовывать мужа. И всегда дома носить только его футболки – и больше ничего.

Надо признать, список оказался весьма разумен, хотя последний пункт был явно продиктован эгоистичными мотивами. Я пообещала Нико все – из-за трех простых слов.

«Мне тебя достаточно».

Метроном в груди переключился на новый ритм. Из бессонных ночей, загрубевших ладоней и белых футболок.

Положив голову Нико на грудь, я слушала, как бьется его сердце, сильно и в такт с моим.

В каком бы мире я ни родилась, всегда считала себя честным человеком с моральными принципами. Может, мои корни вросли слишком глубоко, а может, любовь проявляет в женщине ее темные стороны, но неожиданно я осознала, что, не задумываясь, совру, сжульничаю и сворую ради этого мужчины.

Я сожгла бы ради него весь мир.

Он был королем Коза ностра.

И принадлежал мне. Целиком и полностью.

Глава пятидесятая

Если вы ненадолго, я готова ждать вас всю свою жизнь[112].

– Оскар Уайльд –

Нико

Ясонно заморгал, загораживаясь от солнца, которое светило в окно так, словно на землю внезапно спустился рай, и вспомнил, почему никогда не любил ночевать в пентхаусе. Ни одной чертовой занавески.

Протянув руку и не нащупав на другой стороне кровати ничего, кроме простыни, почувствовал, как внутри все перевернулось. Впрочем, от грохота кастрюль и сковородок на кухне я сразу же успокоился и потер ладонью лицо. Боже. Хотел жену, а получил ходячий потенциальный инфаркт.

Вчера, оставив ее здесь, я отправился в клуб с твердым намерением прострелить Себастьяну Пересу голову, независимо от того, трогал он Елену или нет. Он общался с моей женой, но даже не связался со мной. Я сходил с ума, пока он час сидел с ней на лавочке и болтал. Понятия не имею, почему не отправил его труп в Колумбию в гробу – ладно, вру. Себастьян был красноречив, и я уважал его способность выбираться из любого дерьма.

Он охранял Елену, когда она поперлась на великую миссию в Восточный Тремонт. Если бы я остановил жену до того, как она исполнила задуманное, на ее пальце продолжало бы блестеть кольцо, я бы до сих пор верил, что она любит другого, а она бы хранила секреты и надеялась очистить свою совесть.

Я встал, сходил справить нужду и влез в боксеры, а затем отправился смотреть, чем занимается воровка-женушка.

В гостиной работал телевизор, по которому транслировали новости, а Елена стояла у плиты в моей футболке, заканчивающейся прямо под ее задницей. Спутанные черные волосы были раскиданы по спине и будь я проклят, в груди стало тепло от этой картины.

Я подошел к ней и запустил пальцы прямо под футболку.

Она вскрикнула, вскинув руку к груди.

– Боже мой, Нико! Ты меня напугал.

Хорошо. Может, почувствует хоть долю того, что я пережил накануне.

Я потер ее за голую ягодицу, прижал к себе и заглянул через плечо.

– Что делаешь?

– Пытаюсь приготовить завтрак.

Я посмотрел на подгоревшую яичницу на сковородке.

– Получается не очень.

– Ага, – вздохнула она.

Я хмыкнул.

– Детка, из тебя плохой повар. – Она легко отвлекалась на все подряд: на телевизор, на поедание хлопьев, на маникюр. Внимание у нее было как у ребенка. – Если хочешь, чтобы получилось нормально, надо стоять у плиты, пока не будет готово.

– Я теперь так и делала, клянусь, – настояла она. – Но потом мама позвонила, причем на твой телефон, я начала с ней разговаривать, а она все время перебивала меня, дескать, она «ужасно волновалась», поскольку мой мобильный вне зоны доступа. Я решила, что он, наверное, сел.

Что ж, я не хотел ей сообщать, что раскуроченный телефон валялся на полу гостиной моего дома в Бронксе. Кстати, я собирался оставаться в пентхаусе, пока Лука не найдет кого-нибудь, кто уберет весь бардак и скроет от Елены тот факт, что я в припадке безумияи разгромил жилище. И чисто в качестве напоминания о том, что из-за нее я опять вел себя как ненормальный, я шлепнул ее по заднице.

– Ай! – вскрикнула она. – За что?

– За воровство. За вранье. Выбирай.

Она замерла, и я нутром почувствовал, что ей стало стыдно. Я вздохнул, развернул ее к себе, а она уткнулась лицом мне в грудь. Когда Елена обняла меня, а потом вскинула на меня глаза, в теле разлилось удовлетворение.

Может, не следовало верить ни слову из ее признания, которое она сделала ночью, но я верил. Раньше я думал, что ее сложно понять, но, вероятно, только потому, что прежде побаивался смотреть в эти нежные карие глаза. Но теперь все изменилось: когда я наблюдал за выражением ее лица, то мог угадать, какие мысли крутятся у Елены в голове, и даже слышал их, и они были озвучены ее собственным голосом.