Сладостное забвение

– Здесь, наверное, все твои средства к существованию.

Он напрягся.

– Слушай, не знаю, что тебе надо, но мне совсем не интересно.

– Не можешь позволить себе новые полы, не можешь даже починить вывеску. Вероятно, прибыль идет не на бизнес. Деньги достаются жене… детям, возможно. – Я отвернул крышку и плеснул бензин на грязный ламинат.

Кассир уронил ручку и попятился.

– Ты че творишь?

– Сюда только что заходила девушка? – Я покачал головой. – Ты ошибся девушкой, Дэвид. – Бензин полетел на стойку с открытками.

– Я звоню в полицию. – Голос кассира дрожал. Краем глаза я заметил, что он не потянулся за телефоном. А еще я понял, что он уставился на мою руку – на туз пик, изображенный на тыльной стороне.

Забавно. Я хмыкнул.

– Честное слово, никакой анонимности. Не надо было вообще бить татуху, портит мне все веселье.

– Я… – пролепетал кассир, – я не знал, кто она, черт возьми!

– Я бы забрал твою лапу, – сказал я, прогуливаясь по помещению и поливая бензином полки, дверцы холодильников, стойку с порнушными журналами. – Но неохота грязь разводить. У меня и ножа-то подходящего нет.

Кассир не шелохнулся. Он уже обильно потел.

– У тебя есть страховка, Дэвид?

Он сглотнул.

– Конечно.

Магазинчик наполнился запахом бензина. Я бросил пустую канистру на пол и взял с полки зажигалку «Зиппо». Иронично, но ее бока как раз украшали тузы пик. Я прикинул в уме расположение и класс заведения.

– Ты не запамятовал? Точно?

– Д-да.

Я вытащил из кармана сигарету и зажал ее в зубах. Уголки губ тронула мрачная улыбка.

– Значит, правильнее сказать, что у тебя была страховка.

– Подождите, – умоляюще сказал он. – Мне очень жаль. Давайте я извинюсь…

Но его слова превратились в моей голове в белый шум, в булькающий, раздражающий звук. Стоя перед стеклянными дверями, я поджег сигарету и затянулся. Искорка вспыхнула на кончике, никотин хлынул в кровь.

С ленивым, надменным взглядом, который сделал меня знаменитым, я повернулся к вытаращившемуся и окоченевшему кассиру:

– Если у тебя есть черный выход, советую о нем вспомнить.

Я выдохнул облако дыма, и кассир испарился, поскальзываясь на бензине всю дорогу до подсобки. Прежде чем он успел до нее добежать, я швырнул сигарету на ламинат, в тайне надеясь, что Дэвид не окажется быстрее, чем я предполагал.

Через пару секунд колокольчик над головой звякнул, старые стеклянные двери захлопнулись за моей спиной. Я сунул руки в карманы. Туман охладил лицо, позвоночник лизнуло тепло пожара.

Старенький «Пронто» вспыхнул, как новогодняя елка.

Глава четырнадцатая

Те мелодии, что слышат, могут быть сладки,

Но неуслышанные – слаще…

– Джон Китс[43]

–

Елена

– Папа́, буду благодарна, если в следующий раз ты пришлешь за мной кого угодно – действительно кого угодно, – но только не Николаса. – Я стояла в дверях отцовского кабинета, закинув сумку на плечо. Когда Николас припарковал машину, я немедленно направилась прямиком к папа́.

Я уже чувствовала себя опозоренной случившимся. Я не из тех девушек, которые жаждут быть спасенными или отомщенными, я просто хотела забыть произошедшее как страшный сон. И не могла это сделать, поскольку Николас сжег заправку дотла. Теперь в голову впечаталось вечное напоминание в виде обгоревших обломков – и, возможно, тела. Я не видела, чтобы кассир успел выбежать. Да, он похотливый извращенец, но заслуживал ли он сгореть заживо?

В горле встал ком.

Папа́ отложил ручку и впервые за долгое время одарил меня взглядом, значащим «я вас слушаю».

– И почему?

Я скрестила руки на груди и ответила:

– Папа́, он психопат. – В этот момент по спине пробежали предупреждающие мурашки, а отцовский взгляд переместился куда-то выше моей головы.

Вероятно, Николас гулял по нашему дому, как по своему собственному.

По дороге сюда я не проронила ни слова, однако и он не пытался завести беседу. Что ж, сначала он угрожает мне по поводу Тайлера, потом я его практически целую, а затем смотрю на пожар на бензоколонке в зеркале машины, пока Николас увозит меня прочь… Он жутко бесил меня.

После поцелуя мне захотелось большего, причем еще сильнее, чем когда-либо в жизни, а ведь Николас меня даже не коснулся. Я ненавидела это ощущение. Оно заставляло меня осознавать, что я разрушила жизнь человека из-за бессмысленной, дурацкой прихоти.

Папа́ вскинул брови, переваривая мои слова, и, что удивительно, засмеялся.

– Туз, я ни разу не слышал таких обвинений от дочери. Что скажешь?

Николас стоял так близко, что мои волосы, собранные в хвост, касались его груди. Я с раздражением отметила, что ему вообще не знакомо правило соблюдения личных границ… странно, но одновременно я игнорировала головокружительное желание сделать шаг назад и прижаться к нему спиной.

– Ее облапал кассир, – безразлично ответил Руссо. – Поэтому я сжег его лавку… и, возможно, его самого.

Взгляд отца похолодел.

– И кто может быть настолько глуп, чтобы тронуть мою дочь?

«Оскар Перес, каждый раз, когда ты его приглашаешь…»

– Уже никто, даже если он выбрался оттуда.