Сламона

Прыщавый литт первым разрядил свой пистолет, отбросил его в сторону и ринулся в атаку с мечом в руке. Похоже, ему пригодилось бы не только снадобье от прыщей, но и снадобье от глупости! Дэви даже не потрудился вытащить свой меч, выкованный из чистейшей ненависти, он просто сломал руку, сжимающую оружие — и под вой прыщавого все литты поспешно начали пятиться к двери.

Вот теперь до них стало доходить, что оружие им не поможет, что сила сейчас не на их стороне, что в этой комнате они уже не стражи, а пленники… То, что они пленники, люди выяснили, с поросячьим визгом метнувшись к дверям и увидев, как дверные задвижки плавно скользнули в пазы. Литты попытались отодвинуть взбунтовавшиеся запоры, но те сразу раскалились докрасна, и визг людей перешел в панический вой.

— Здорово! — выкрикнул прикованный к стене парень и засвистел, как полоумный дельфин. — Классно получается, жарь дальше, охэй!

Но Дэви не торопился.

Он получше заговорил дверные засовы, смел взглядом со стола пыточные инструменты и заставил их пуститься в пляс вокруг очухавшегося палача.

Литты больше и не пытались схватиться за оружие: они только блеяли, выли, стонали в смертельном страхе, а палач ползал среди своих распоясавшихся инструментов и что-то шепеляво вопил — кажется, просил сжалиться над калекой…

Сто чертей и одна ведьма, неужели эти самые твари победили в зеленодольской битве, превратили Ассагардон в груду горящих развалин и победоносно промаршировали от Кольдра до Южного Королевства Древних? Выходит, правду говорил торни Ловис: люди храбры только тогда, когда их двадцать против одного и когда за их спинами стоит сила Кровавого Кристалла! Ну, и где же ТЕПЕРЬ ваша храбрость?!

Дэви смотрел на людей, люди смотрели на Дэви — и по их искаженным ужасом мордам было видно, что до самой последней извилины их убогих мозгов дошло: им конец, этот неуязвимый безжалостный маг сейчас сделает с ними все, что захочет!..

…И он сделал с ними все, что захотел…

…А когда уронил руки и тяжело перевел дыхание в густом пару, которым исходила жаровня (прыщавый литт напоследок залил ее своей вонючей кровью), за его спиной раздался слегка дрожащий голос:

— Ну ты и удела-ал их, дружище! Послушай… Если ты уже закончил разборки, может, снимешь меня со стены? Осточертело уже здесь висеть!

Дэви обернулся, быстро подошел к огненноволосому парню, легко разорвал железные обручи на его руках, и тот бесшумно приземлился на ноги.

— Уфф, спасибо! — растирая покрытые синяками запястья, поблагодарил парень. Глянул направо и налево, сглотнул и покрутил головой: — Да, тебе лучше не попадаться под горячую руку! Бляха-муха, ты только посмотри, что осталось от толстяка…

Дэви не стал смотреть на то, что осталось от толстяка (да от него почти ничего и не осталось) — вместо этого он смотрел на бывшего пленника литтов… Вот тут действительно было, на что посмотреть!

Парень был лишь немного ниже Дэви и почти так же широк в плечах, глаза его зеленели ярче первой весенней травы, а лохматая шевелюра полыхала всеми оттенками пламени — от светло-желтого до багрово-красного, куда до нее было тусклым факелам на стене! Его веснушки тоже словно светились в полутьме… А потом так же ярко сверкнула его улыбка, когда он наклонил голову к плечу и окинул любопытным взглядом своего освободителя.

— В первый раз вижу настоящего живого мага! — признался он. — Как тебя зовут, маг?

— Дэви. Только я еще не… А, неважно! А ты кто такой?

— Я — Ронгхэльм. Или Рон, если не хочешь  сломать язык!

— Тебя назвали в честь старшего принца светлых эльфов? Но все же кто ты? Эльф? Или лорх? Или…

— Что? — переспросил Рон.

Он перестал улыбаться, в его глазах мелькнули растерянность и боль, и Дэви понял, что ему нельзя спрашивать этого парня, кто он такой, откуда и почему носит человеческую одежду. Впрочем, самое главное он уже понял: Ронгхэльм был Древним, ведь ни один человек не может правильно выговорить любимое словечко Древних «охэй»! Только кем бы ни был огенноволосый пленник литтов — эльфом, скельдом, лорхом или вейнуром — он был замороком, и этим было все сказано.

Дэви видел в маяке бедолаг, побывавших в сером тумане и забывших все, кроме своего имени. Ни одному магу не удавалось пробудить их память, какие ни пускались в ход эликсиры, заклинания и заговоры; даже Теварцу это оказалось не под силу. Дэви видел, что творилось с замороками, когда кто-нибудь пытался разбудить их память неосторожным вопросом, и вовсе не собирался проделывать то же самое с Роном.  Но один вопрос он все-таки должен был задать.

— Рон, ты не знаешь, где вход в Подвалы Погибших Душ?

Заморок перестал лизать ободранное кандалами запястье и не раздумывая ответил:

— Само собой, знаю! Подвалы вон за той дверью, на которой нарисован скорпион… Эй! Дэви, постой, куда ты?!

— Подожди меня здесь! — велел Дэви, вырывая факел из железного кольца на стене.

— Это еще почему? — заморок двинулся за ним по пятам.

— Потому что Подвалы Погибших Душ — самое поганое местечко в здешней поганой стране!