Слава героям

— Осмотрительно говорите? Нет, это похоже на трусость, — заметил он. — И напрасно вы комбата выгораживаете.

Хрустицкий побагровел. Большого усилия стоило ему сдержаться… Не сказав ни слова, он вышел из блиндажа и зашагал на узел связи.

Телефонист, даже не спросив фамилии возбужденного подполковника, соединил его с Военным советом армии. Отчеканивая по слогам каждое слово, командир бригады высказал свое мнение о ходе боевых действий по освобождению Шлиссельбурга. Он сказал, что продолжать их так, как первоначально планировалось, по меньшей мере, неразумно. Не лучше ли воспользоваться успехом соседа справа и на его участке перебросить на левый берег и стрелковые полки, и броневики?

— Вы говорили с командиром дивизии?..

— Сейчас пойду к нему. Но еще раз повторяю: ничего, кроме неоправданных потерь и жертв, новая попытка переправиться здесь не даст…

Ответ из штаба армии пришел быстрее, чем ожидал комбриг. По его ли сигналу или по предложениям и других командиров план овладения Шлиссельбургом существенно изменился…

Батальон Легезы теперь переправлялся через Неву на хорошо знакомом Хрустицкому месте — у Марьина. Саперы к этому времени поработали на совесть. Левый берег уже не страшил своей крутизной, — с гребня на реке был сделан глубокий пологий спуск. По нему броневики быстро поднимались на отбитую у врага землю и сворачивали влево, к Шлиссельбургу.

Хрустицкий стоял на берегу до тех пор, пока мимо не прошла последняя боевая машина. Комбриг оглянулся вокруг. Через Неву черными волнами двигались войска. Миновав реку, которая простреливалась и справа и слева, втягивались в пробитую утром брешь во вражеской обороне…

— До встречи в Шлиссельбурге, товарищ подполковник, — раздался вдруг хрипловатый гортанный голос.

Хрустицкий повернул голову. Мимо быстро проехали легкие сани. Кто-то в полушубке махал ему рукой. Комбриг присмотрелся и узнал капитана из стрелкового полка, того самого, который грозил Легезе трибуналом.

— Доброго пути, — крикнул комбриг.

«Человек он, видимо, неплохой, — подумал Хрустицкий. — Только уж слишком прямолинейно мыслит. Приказано — в лепешку разобьется, а сделает. Но разве только в слепом повиновении дело? Нет, и еще раз нет. Поймет это капитан — толковым командиром станет».

* * *

Ночью на командный пункт бригады приехал член Военного совета фронта Штыков.

— Как у вас?..

Перед Хрустицким лежала карта с самыми последними данными об обстановке. К исходу двенадцатого января, докладывал он, танкисты продвинулись на три километра. Противник усилил сопротивление. Батальон Паршева двумя ротами готовится с утра продолжать наступление.

— Почему двумя?..

Комбриг закусил обветренную, вздувшуюся губу. И Штыков без пояснений все понял. На левом берегу головной батальон бригады уже потерял третью часть своих боевых сил. Каждая отбитая пядь родной земли обильно поливалась горячей кровью пехотинцев, танкистов, артиллеристов, яростно и с ожесточением прокладывавших путь на восток.

Штыков рассказал также, что командующий фронтом Говоров высоко оценивает действия войск, наступающих в центре. Задачу первого дня и 136-я дивизия Симоняка, и взаимодействующая с ней 61-я танковая бригада успешно выполнили. Вражеская оборона дала трещину, расстояние между Ленинградским фронтом и Волховским сократилось чуть ли не вдвое. Еще один-другой такой же рывок с запада и востока — и кольцо вражеской блокады лопнет! Противнику это — как нож в сердце. Любой ценой он попытается задержать наступающих и, более того, восстановить положение. Немцы, по данным авиаразведки, перебрасывают к Ладоге крупные силы. Завтра можно ждать от них любых неприятностей.

— Я вас не пугаю, — говорил Штыков. — Просто Военный совет считает необходимым предупредить о сложности обстановки. И, наконец, последний вопрос. Где проходит сейчас наш передний край? Вы докладываете одно, а пехота другое. Кто же путает?..

«Только не мы», — едва не вырвалось у Хрустицкого, но он спохватился, подумав, что и его могли неправильно информировать. Ротами командовали молодые, неопытные офицеры. Как тут поручишься, что они не допустили ошибки?

— Я сам проверю, товарищ член Военного совета, — сказал Хрустицкий. — Нужен час, ну, от силы, два…

— Комбригу ехать не следует, — неожиданно вмешался замполит Румянцев. — У него и здесь дел выше головы.

Румянцев начал перечислять их, загибая пальцы левой руки. Уточнить со штабом армии задачи на завтра — раз, подготовить боевой приказ — два, организовать переправу еще одного батальона — три…

— Довольно, — остановил Штыков… — Что же станем делать?..

— Разрешите поехать мне.

— А как командир бригады считает?

Хрустицкий чувствовал себя неловко. Случалось и прежде, что их мнения с замполитом по какому-либо вопросу расходились. Однажды после особенно горячего спора дня два он избегал замполита, не заводил с ним никаких разговоров, кроме официальных. Потом остыл, пошел на мировую, не в силах противиться внутреннему обаянию Федора Кузьмича.

И сейчас, отдавая должное рассудительности Румянцева, признал:

— Пожалуй, так будет лучше.