Слава столетия

— Подыщи ему, друг, что–нибудь. Уж я не знаю что. А про книгу велю сегодня сказать: пусть печатает с посвящением.

— Вы прочли всю книгу?

— Что ты! Там такая кипа, недосуг читать.

— Мне князь Дмитрий Михайлович говорил, что многие обижаются на сочинения князя Кантемира, потому что он в сатирах своих насмехается над первейшими в государстве лицами. По нему выходит, все общество наше состоит из дураков и мошенников. А главное, он вовсе непочтительно пишет о духовных и светских лицах, занимающих высокое положение, много старших его летами, имеющих заслуги.

— Так он, думаешь, эти вирши хочет печатать?

— У него других нет.

— Ну тогда… Тогда это просто дерзость с его стороны — прикрывать свои бесчинства императорским высоким именем. Я ему не только президентского места не дам, я его…

— Но, ваше величество, нельзя забывать его усердия в вашу пользу в истории с кондициями. Не будь у вас таких подданных, как он, может быть, вы до сих пор были бы пленницею Долгоруких. А, как говорят, главной добродетелью государей является благодарность. Впрочем, решайте сами, ваше величество.

Анна растерялась.

— Конечно, конечно, князя Кантемира следует отблагодарить. А вирши — ерунда. Кому от них вред…

— Все–таки выставлять на посмешище первых лиц государства не годится. И не столько виршами неудобен князь Кантемир, сколько своим умствованием. Ныне он обличает министров, не признает церкви, а завтра, глядишь, посмеет осуждать императорскую власть.

— Так что же мне делать с ним? Посоветуй.

— Выход один: удалить от двора, а лучше всего и из государства.

— Выслать?

— Зачем высылать, можно назначить министром в какой–нибудь стране. Нынче как раз вакантная должность посла при английском дворе.

Анна засмеялась своим трубным пронзительным смехом, от которого вздрагивали в манеже лошади.

— Умник ты мой, ловко придумал. И честь велика, и с глаз долой. Сегодня же велю подготовить указ о назначении его министром в Англию. Пусть там сочиняет свои вирши.

Глава 3. Непрошеная милость

Не многие дела решались так быстро, как решилось дело о назначении Кантемира.

Сношениями с иностранными державами ведал вице–канцлер граф Андрей Иванович Остерман, улыбчивый, обходительный вестфалец, замеченный Петром и возведенный им на вершины государственной власти. Царствование Анны Иоанновны было уже четвертым царствованием на его веку. При каждой перемене вокруг летели головы; сильнейшие вельможи, как простые холопы, в рогожных кибитках ехали в ссылку в ледяную Сибирь, а Андрей Иванович всегда оказывался осыпан милостями и необходим. Он никогда не связывал себя принадлежностью к какой–нибудь партии, однако умел при этом внушить каждой из враждующих группировок, что поддерживает именно ее. А главное, он всегда быстро и точно исполнял приказания очередного монарха, угадывая каким–то сверхъестественным чутьем даже невысказанные желания. Он закрывал глаза на то, что сегодняшний приказ противоречит вчерашнему, закрывал глаза на завтрашние последствия неразумных распоряжений. Остерман придерживался мудрого правила — жить сегодняшним днем, поняв, что в самодержавной России это составляет основу государственной политики.

Уведомленный о решении императрицы назначить Кантемира послом в Лондон, Остерман сразу же приступил к его выполнению. Сложность заключалась в том, что кандидатуру посла нужно было согласовать с английским двором.

На первом же балу в Лефортовском дворце граф Андрей Иванович подошел к английскому послу сэру Рондо, который недавно женился и сегодня в первый раз приехал на придворный бал с молодой женою.

Остерман рассыпался в комплиментах молодой жене посла, ее платью, вкусу, сказал, что она сегодня опровергла ходячее представление, будто бы француженки самые очаровательные женщины в мире.

Леди Рондо смущалась, улыбалась и была очень довольна. Доволен был и муж.

Когда леди, приглашенная герцогом де Лирия, пошла танцевать, Остерман взял Рондо под руку и, наклонясь, спросил:

— Вы знакомы со светлейшим князем Антиохом Кантемиром?

— Конечно! Весьма достойный и здравомыслящий человек.

— О да. Прибавьте к тому же: весьма образованный говорит на нескольких языках, занимается математикой и астрономией, как граф Брюс. Кроме того, он поэт.

— И это несмотря на то, что он так молод, — подхватил Рондо.

— Не так уж молод. Ему двадцать восемь лет, — заметил Остерман, прибавив Кантемиру целых пять лет.

— Впрочем, молодость не помеха его дарованиям, — сказал англичанин.

— Ее императорское величество намерена назначить светлейшего князя Кантемира нашим полномочным министром при английском дворе.

Рондо на секунду растерялся: назначение Кантемира оказалось для него совершеннейшей неожиданностью, и, стараясь скрыть удивление, он проговорил с подчеркнутой озабоченностью:

— Но князь, насколько мне известно, не имеет опыта в ведении дел между дворами.

— А мы на что? Пока князь войдет в курс, все дела сможем вести мы — вы и я — здесь, в России.

Рондо кивнул.

Остерман улыбнулся: теперь он был уверен, что в завтрашней депеше в Лондон будет написано о Кантемире именно то, что требуется.