Слава столетия

Курганов смутился:

— Вроде бы нет…

— А при выхождении не виделась неясность солнечного края?

— Мы, Михайло Васильевич, только время следили.

Ломоносов протянул Курганову запись, сделанную в беседке.

— Вот, почитай–ка, каковы мои наблюдения.

— Какое же объяснение даете вы, Михайло Васильевич, этим явлениям? — спросил Курганов, возвращая листок.

Ломоносов медлил с ответом. Он пробежал глазами свои записи, сложил бумагу пополам и проговорил с расстановкой:

— Рассуждаю я, милый друг, по всем этим примечаниям, что планета Венера окружена воздушной атмосферой. Такой же, а может быть, и еще большей, какая обливается около нашего шара земного. Вот смотри–ка.

Ломоносов потянул поручика за обшлаг к столу.

— Это Солнце. — Он быстрым росчерком нарисовал посреди листа большой круг. — Вот к нему приближается Венера. — Маленький кружок возле большого. — Почему виделся мне край солнечный неясным? Да потому, что солнечный луч на пути к глазу наблюдателя преломился в атмосфере Венеры! И пупырь на краю Солнца при ее вступлении тоже может быть объяснен оптическими законами. Натура–то повсюду себе подобна, поэтому видимые нами лучи даже самых отдаленных звезд подчиняются законам отражения и преломления, существующим на Земле.

— Если есть на Венере атмосфера, — задумчиво проговорил Курганов, — то там и облака ходят, дожди падают, протекают ручьи, собираются в реки, реки втекают в моря… Растут растения… Как на нашей Земле.

— Все может быть. Когда–нибудь доподлинно обо всем разузнаем, — ответил Ломоносов.

Слушая Ломоносова, Курганов взглянул на лежавший сверху стола листок. Не отрывая удивленного взгляда, он читал четкие строки, выведенные рукой Ломоносова: «Горы на Венере: Семирамида, Клеопатра… Моря: Балтийское, Мурманское… Камчатское… Байкал… Ладога…»

Ломоносов перехватил взгляд Курганова и широко улыбнулся.

— Будет время — измерим горы на Венере, обозрим ее моря и назовем их славными русскими именами: Ильмень–море, Камчатское, Бело–озеро… — Немного помолчав, Ломоносов добавил: — А пока хочу я, Гаврилыч, издать в свет книгу с описанием явления Венеры на Солнце и снабдить ее своими примечаниями по поводу его. Об атмосфере, окружающей эту планету, о движении планет.

— Ох, Михайло Васильевич, — сказал Курганов, — большое волнение вызовут эти примечания у попов. Опять начнут ругать Коперника, астрономов, да и вам достанется.

— Не без того, конечно.

— Они и так перед народом нас нечестивцами выставляют. Мужик книг не читает и попам да всяким поповским прихлебателям–богаделенкам крепко верит. Вон вчерась заглянул я в трактир и слышу: мужик один, серьезный мужик, самостоятельный, за столом всей компании о предстоящем прохождении Венеры и о вашей домашней обсерватории речь ведет.

— Ну? — Ломоносов нетерпеливо подался вперед. — Любопытствуют? Знают?

Курганов махнул рукой.

— «На небе должно было явиться некое божье знамение, — говорил тот мужик. — Да нечестивые чернокнижники сглазили его через свои поганые трубы, чтобы православные не ведали воли божьей». Я спрашиваю мужика: «Откуда тебе, любезный, известно про знамение и про чернокнижников с их трубами?» — «Божья странница одна говорила», — отвечает. Вот он, мужицкий источник сведений астрономических.

— И наша вина есть в том, что о небесных явлениях мужик узнает от бродящих по миру богаделенок, которые и сами–то едва ли на небо смотрят, поскольку ходят сгорбясь и упря глаза в землю, — ответил Ломоносов. — Посему и решил я писать свои примечания самым простым слогом. Наш русский мужик хоть и неучен, а истину знать хочет, оттого и ко всяким вракам льнет. Вот, послушай–ка, какую я о Коперниковой системе притчу написал.

Случились вместе два Астронома в пиру

И спорили весьма между собой в жару:

Один твердил: Земля, вертясь, круг Солнца ходит;

Другой, что Солнце все с собой планеты водит:

Один Коперник был, другой слыл Птоломей.

Тут повар спор решил усмешкою своей.

Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?

Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»

Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,

Я правду докажу, на Солнце не бывав.

Кто видел простака из поваров такова,

Который бы вертел очаг кругом жаркова?»

Курганов сначала слушал с некоторым недоумением, потом с улыбкой.

Ломоносов кончил читать, щелкнул пальцами и, усмехаясь, спросил:

— Что, получилось?

— Очень хорошо! Забавно и остро! Ей–богу, убедительнее, чем проповеди Гедеона.