Слава столетия

Девица. Все оттого, майн фатер, что нынешние торжества придумал истинный служитель Мельпомены.

Старый дворянин. Истинно, выдумка Волкова замысловата.

Девица. Вот что значит возвышенный талант!

Старый дворянин. Не талант, а исправное исполнение должности.

Девица. Не говорите, майн фатер, он — чудо, талант! Ах, как прекрасен он был в роли бога Марса в прологе, разыгранном в честь нашей победы над пруссаками при Франкфурте! Полагаю, сами герои франкфуртские не были в апофеозе своем столь великолепны, как он, и завидовали его величию.

Старый дворянин. Не мели вздору! То герои, воины, а то какой–то актеришка. Сравнила!

Девица обиженно умолкла. Старый дворянин забурчал себе под нос какой–то военный марш.

Другая группа — трое молодых людей, одетых по моде.

Первый молодой человек. Нынче мне надобно поспеть в три дома. Ужас!

Второй. А я зван в четыре, и во всех четырех меня ожидают с нетерпением.

Третий. Чтобы напомнить о долге, который ты обещал уплатить еще в летошнем году.

Второй. И вовсе нет.

Первый. Мой портной нынче превзошел самого себя. Даже в Париже…

Слышна музыка приближающегося шествия.

Третий. Кажется, едут.

Первый. В Петербурге я непременно бываю на каждом придворном спектакле…

Все смотрят на улицу.

Старый дворянин. Сия фигура именуется Спесь.

Девица. Вижу, майн фатер.

Старый дворянин. «Вижу, вижу»!.. Понятно, видишь, не слепая, а понимаешь ли, что к чему?

Девица (жалобно). Понимаю.

Старый дворянин. Не перебивай, а слушай. Видишь, на карете изображен павлиний хвост, потому что Спеси свойственно глупое украшательство. Рядом изображены цветы нарциссы, они знаменуют самовлюбленность. Сие тоже черта характера Спеси. А внизу изображено зеркало с отражающейся в ней глупой и гнусной рожей — такова Спесь в натуре.

Третий молодой человек (Первому). А Спесь–то одета точно в такой розовый камзол, какой тебе летом прислали из Парижа!

Первый. Не нахожу.

Третий. И кюлоты такие же, и шляпа, и прическа, как у тебя.

Второй. Такие, такие! Не отпирайся! Ты все хвалился: «Ни у кого в Российской империи такого камзола нет, только у меня одного есть». А теперь вас двое! Ха–ха–ха!

Старый дворянин. На карете какая–то надпись. Видимо, девиз Спеси. Прочти–ка, а то я не разберу.

Девица (громко). «Самолюбие без достоинств».

Второй и Третий молодые люди смотрят на Первого и прыскают в кулак.

Первый (со смущением и возмущением). Это просто неблагородно. Все знают, что только у меня имеется такой костюм. Ведь кое–кто может подумать, что в этой фигуре содержится намек на меня.

Третий. Возможно, и подумают.

Первый. Ужасно неблагородно и грубо. И вообще не нахожу ничего поэтического в этом маскараде. Одна грубость. Не понимаю, как такие достойные люди, как Бецкий, Сумароков, Херасков, оказались ослеплены этим ярославским купчишкой!

Третий (пожав плечами). Тебе, наверное, виднее, ты же похвалялся, что знаком с Волковым, приятель с ним.

Первый. Я его в приятелях не числю. Ну, видел в придворных спектаклях, встречал раза два–три в знакомых домах. Какой он, актер, мне, дворянину, приятель? Когда этих ряженых привезли из Ярославля в Петербург по указу государыни, нашлись люди, которые вокруг них шум подняли: «Русский театр, русский театр!» Но государыня императрица Елизавета Петровна посмотрела их представление и отослала этот, с позволения сказать, театр обратно в Ярославль. В Петербурге оставила только Волкова и еще двух–трех его товарищей, найдя в них некоторые способности к театральному искусству. Сначала их учили в Шляхетном корпусе, затем, маленько пообтесав, определили служить актерами русского театра, директором которого назначили Волкова. Впрочем, и тогда их театр недалеко ушел от прежнего, их чуть–чуть не прикрыли совсем…

…Увы! Молодой щеголь в последних своих словах был близок к истине: действительно, год назад, с воцарением Петра III, этого тупого солдафона, преклонявшегося перед прусским королем Фридрихом, презиравшего все русское, театр русский оказался под угрозой закрытия.

Только героические усилия Волкова и его товарищей, сделавших своим девизом слова: «Да будет русский театр!», а также дальнейшие политические события отвели беду.

Прошлый, 1762 год, год, предшествовавший нынешнему торжеству русского театра — Московскому маскараду, был для Волкова и трудным и радостным и поэтому особенно памятным, и мысли его постоянно возвращались к событиям этого года.

1762 год — трудный и счастливый год жизни Федора Волкова, или «Да будет русский театр!»

I

Весна 1762 года. Комната в Зимнем дворце.