Славянская спарта

«Будешь шелкъ прясть на золотомъ веретенѣ,
Шелкъ будешь прясть, сидѣть на шелку,
А носить будешь атласы и бархаты,
Все расшитое чистымъ золотомъ.
А каковъ ли Скадеръ на Боанѣ!
Посмотришь вверхъ выше града —
Все поросло смоквой и маслиной,
Полны гроздьевъ виноградники,
Поглядишь ли внизъ подъ градомъ,
Поросла тамъ бѣлая пшеница.
А вокругъ-то все зеленый лугъ,
Сквозь него течетъ Бояна зеленая,
Въ ней плещутся рыбы всякія.

— Бога ми! Бога ми! — въ радостномъ изумленіи переглядывались они другъ съ другомъ, слушая мое посильное коверканье ихъ поэтическихъ легендъ, которыя я передаю здѣсь въ русскомъ переводѣ.

Дѣйствительно, Скутарійское озеро полно для серба историческихъ воспоминаній всякаго рода. До самаго конца XIV вѣжа, начиная съ VII, т.-е. цѣлыхъ семь столѣтій сряду, и градъ Скадръ, и Скадрско Блато принадлежали сербамъ, и Черногорія только получила бы свое старинное законное наслѣдіе и самую необходимую ей часть древняго сербскаго царства, если бы присоединила къ себѣ, наконецъ, этотъ родной ей уголокъ, это внутреннее море своего рода, проливающее столько свѣтлой поэзіи и мирнаго чувства въ суровый пейзажъ ея неприступныхъ воинственныхъ горъ…

Черногорскій сержантъ не забылъ показать намъ и свою крѣпостную артиллерію; все это большею частью мѣдныя и чугунныя пушки совсѣмъ старыхъ образцовъ; на нѣкоторыхъ замѣтны еще Наполеоновскіе орлы; это трофеи черногорцевъ, кровью добытые у разбитыхъ французовъ, когда тѣ завладѣли Каттаро и Рагузою. Лежатъ тутъ и тѣ двѣ мѣдныя русскія пушки, съ помощью которыхъ князь Николай овладѣлъ Лессендрою. Они тутъ законные владыки взятой ими крѣпости по тому же праву, какъ и старый черногорецъ, показывавшій ихъ намъ. Остальныя орудія — все добыча турецкихъ войнъ.

Войну съ французами въ Поморьѣ черногорцы, къ удивленію моему, еще помнятъ отлично, по разсказамъ отцовъ и дѣдовъ; помнятъ й то, что они бились тогда рядомъ съ русскими, честно и храбро помогавшими имъ.

— Все тогда наше было, вся Бока и Дубровникъ! — со вздохомъ говорилъ старый гребецъ. — Нашъ владыка, святопочившій Петръ, уже и жить переѣхалъ въ Которъ. Да политика проклятая все назадъ у насъ отняла, что мы себѣ ружьями да ханджарами добыли.

Онъ произносилъ слово «политика» съ какою-то особенною ненавистью и презрѣньемъ, какъ что-то діаметрально противоположное всякой правдѣ, добытой ханджаромъ…

Бесѣда наша особенно оживилась, когда Божо досталъ изъ нашихъ походныхъ куржинъ двѣ бутылки добраго церничскаго вина съ кускомъ сыру, хлѣбомъ и яйцами, и мы разсѣлись на травѣ подъ тѣнью исторической кулы владыки Радо, куда пригласили съ собою и нашихъ черногорскихъ хозяевъ. Долго они отказывались отъ вина, — можетъ быть, этикета ради, — но я ихъ убѣдилъ, наконецъ, что войникамъ нисколько не предосудительно выпить чарочку винограднаго зелья, и съ легкой руки сержанта каждый юнакъ опрокинулъ по очереди за наше здоровье по стаканчику краснаго.

И черногорскіе войники, и черногорскіе гребцы оказались изрядно свѣдущими въ политическихъ дѣлахъ своей родины.

Русскаго деревенскаго мужика въ этомъ отношеніи и сравнивать нельзя съ сербомъ, черногорцемъ или грекомъ. Онъ обыкновенно знаетъ о политикѣ столько же, сколько и лошадь, на которой онъ пашетъ. Собесѣдники же мои черногорцы увѣренно судили и рядили и о «бугарахъ» (болгарахъ), такъ отблагодарившихъ русскихъ братьевъ за пролитую ими кровь, и о сербахъ королевства, у которыхъ все идетъ дурно потому, что они только политикуютъ да газеты читаютъ, и о ненавистныхъ всѣмъ швабахъ, преслѣдующихъ православную вѣру въ Герцеговинѣ и Босніи.

Всѣ собесѣдники наши единодушно жаловались на тѣсноту своей маленькой гористой родины и разсказывали, сколько ихъ ежегодно уходитъ отсюда въ разные далекіе города и страны, чтобы найти какой-нибудь заработокъ.

«Нашихъ черногорцевъ теперь вездѣ найдешь, — увѣряли они, — и въ Румыніи, и въ Стамбулѣ, и въ Александріи, и въ Вѣнѣ, и въ Берлинѣ, и въ Америкѣ, а ужъ въ Венеціи, въ Италіи — и говорить нечего! Въ Сербіи много нашихъ поселилось навсегда. И въ Россіи у васъ есть кое-кто изъ нашихъ. Вотъ Джуричи, напр., получили отъ русскаго царя около Бердянска по 10–15 десятинъ земли на душу, живутъ себѣ ничего, хвалятъ землю вашу».

* * *