Славянская спарта

— Все равно! — съ самою искреннею убѣдительностью настаивалъ черногорецъ. — Окажите ему, куда сдать ваши вещи, онъ и сдастъ…

Молодой малый, сидѣвшій на козлахъ, ѣхавшій невѣдомо куда и неизвѣстный намъ даже по имени, — съ важностью кивнулъ головою и подтвердилъ, что сдастъ вещи, куда будетъ нужно…

Общая, не допускающая сомнѣній, увѣренность этихъ простыхъ людей въ своей собственной честности подѣйствовала на меня, и мнѣ не хотѣлось показать вида, что я не довѣряю незнакомому возницѣ, который, судя по обычной логикѣ цивилизованныхъ народовъ, могъ бы спокойно продолжать свой путь, куда хотѣлъ, вмѣстѣ съ нашими чемоданами и сакъ-вояжами, заключавшими въ себѣ весь нашъ гардеробъ, — не рискуя даже тѣмъ, чтобы мы могли подать на него жалобу.

— Ну, хорошо, сдай же наши вещи въ Богетичѣ въ крайній домъ у кафаны, Джурѣ…- сказалъ ему я, а вотъ твои деньги за провозъ…

— Джурѣ? хорошо!.. — просто я спокойно отвѣтилъ извозчикъ…

Я вручилъ ему условленную плату за коляску и отпустилъ его съ миромъ; ясно было, что ни ему самому, ни черногорцу, ни черногоркамъ, державшимъ верховыхъ лошадей, никому въ голову не приходило, что мы рисковали чѣмъ-нибудь, оставляя все свое дорожное имущество на произволъ неизвѣстнаго проѣзжаго… До того крѣпко укоренены въ этой мужественной странѣ обычаи чести.

Я невольно вспомнилъ по этому поводу памятное здѣсь всѣмъ преданіе, какъ самозванецъ Степанъ Малый, княжившій въ Черногоріи во времена Екатерины II, пріучалъ черногорцевъ въ честности.

Степанъ положилъ, проѣзжая изъ Цетинья въ Нѣгупш, на дорогѣ, по которой ежедневно ѣхало множество народа, нѣсколько золотыхъ червонцевъ, и когда черезъ годъ Степанъ пріѣхалъ посмотрѣть, цѣлы ли деньги, то червонцы оказались на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ онъ ихъ положилъ.

Сѣделъ не оказалось, не только дамскихъ, но и мужскихъ. Вмѣсто сѣделъ на нашихъ клячъ втащили громоздкіе деревянные остовы изъ-подъ ослиныхъ вьюковъ, безъ всякихъ подушекъ, ковриковъ и попонокъ; вмѣсто стремянъ, которыхъ, конечно, тоже не было, подвязали мнѣ какія-то петли изъ тонкой, плохой веревки; поводовъ тоже не оказалось ни на дамской, ни на моей лошади.

Какъ я ни бранилъ и ни стыдилъ хозяина-черногорца, дѣла поправить было нельзя; по его словамъ, во всей ихъ деревнѣ нѣтъ ни одного сѣдла и ни одного повода, да они, по его мнѣнію, и не нужны вовсе, такъ какъ лошади послушныя, дорога имъ привычная. Взмостились, наконецъ, кое-какъ на своихъ жалкихъ россинантовъ и двинулись въ путь, сопровождаемые всѣми тремя хозяевами лошадей. Дорожка сразу пошла круто въ гору. Это собственно не дорожка, а скорѣе русло горнаго ручья, до краевъ засыпанное круглыми и угловатыми каменьями, въ которыхъ проваливается, ломается, рѣжется до крови нога лошади. Какъ нарочно, моя лошадь вдобавокъ во всему тотчасъ же захромала на передъ.

— Что же ты хромую лошадь мнѣ привелъ? — въ негодованіи крикнулъ я черногорцу.

— Она, бѣдная, шесть дней уже больна, какъ ей не хромать? — съ сострадательнымъ видомъ отвѣтилъ мнѣ наивный проводникъ. А между тѣмъ камни и кручи на каждомъ шагу такіе, что въ пору хоть бы и здоровому коню! По счастью, только-что продѣланное нами путешествіе по дебрямъ Пелопоннеса и Парнасса закалило насъ во всякихъ бѣдствіяхъ горной дорога; глазъ уже спокойно смотритъ на разверзающіяся у ногъ пропасти, ребра терпѣливо выносятъ неожиданныя спотыканія, соскальзыванія и прыжки лошади.

Часа черезъ два мы докарабкались-таки до громадной отвѣсной стѣны скалъ, укрывающихъ монастырь, и подъ грозною тѣнью ихъ въѣхали, черезъ деревню Повню, въ такъ называемый «Доній», т.-е. дольній, нижній, монастырь св. Троицы. Мы слѣзли съ лошадей у двухъ широковерхихъ, маститыхъ дубовъ сѣдой древности, обнесенныхъ круглыми сидѣньями, какъ и тѣ историческіе дубы у дворца князя въ Цетиньѣ, подъ которыми владыки Черногоріи думали думу съ своими главарями и творили народу судъ и правду. Пѣшкомъ прошли мы черезъ новыя тесовыя ворота во дворъ монастыря. Тамъ направо большая каменная галерея, примыкающая къ училищу, налѣво — домъ братьи и новая церковь. Не доходя до дома, устроена походная кафана, гдѣ можно выпить стаканъ вина или пива и чашку турецкаго кофе. Въ глубинѣ — полу-разрушенная, чуть не пополамъ растреснувшая небольшая церковь. Громадный утесъ оборвался какъ-то сверху, съ карниза отвѣсной горной стѣны и едва совсѣмъ не сокрушилъ этотъ маленькій храмъ. Несмотря на іюль мѣсяцъ, ученье продолжаетъ идти въ школахъ Черногоріи; галерея полна школяровъ, на перебой другъ передъ другомъ безъ всякаго смысла выкрикивающихъ по-сербски урокъ изъ священной исторіи.

Въ Дольнемъ нѣтъ ничего особенно интереснаго, и вся религіозная и историческая святыня Острога сосредоточена въ «Горнемъ», куда мы направляемся сейчасъ же, слегка только отдохнувъ подъ старымъ дубомъ.