Читаем Славянские сказки полностью

— Ну что, денег хватило?

— Копейка серебром осталась.

— Ну, наймись еще, на другой год, останься тоже изо дня в день печку топить.

Год проходит, хозяин опять приходит, глядит.

— Молодец, — говорит, — ты. На вот тебе пять целковых, умойся, постригись, Богу помолись, на последнее погуляй и на третий день ко мне приходи.

Унтер-офицер Пулька погулял, погулял, пришел.

— Что, — говорит. — денег хватило?

— Копейка серебром осталась.

— Ну. наймись, — говорит, — на третий год, чтоб не стричься, не мыться и Богу не молиться.

Проходит год, приходит опять хозяин.

— На вот, — говорит, — тебе пять целковых, умойся, постригись. Богу помолись» на последнее погуляй и на третий день ко мне явись.

Пулька погулял и опять пришел. “Что же я, служивши три года, не мог у этого хозяина в одной комнате быть?" Входит в комнату, стоит девица, по горло в песок закопана.

— Ах ты, — говорит, — унтер-офицер Пулька! Откудова тебя Бог занес сюда? Много ли ты у него служишь?

— Я, — говорит, — служу три года.

— Ну, на вот тебе книгу, почитай же ты обо мне три ночи. Я за тебя замуж пойду. Если тебе будет страх какой, не бойся.

Стал он читать первую ночь: читал, читал он, является ефрейтор его полка.

— Унтер-офицер Пулька, являйся в полк, полковник прислал.

Потом унтер-офицер является из полка: полковник прислал. Потом фельдфебеля прислал.

Потом является его полка начальство.

— Что ж на него глядеть? Брать его на штыки.

Все сейчас пропали. А девушка по грудь из земли вышла.

Пулька пошел в кабак.

— Дай, — говорит, — целовальник, кварту горилки.

"Погулял, время, отправлюсь опять читать".

Читал, читал он, опять является ефрейтор: потом унтер-офицер; потом фельдфебель; потом все начальство.

— Что ж на него глядеть, брать его на штыки!

Все сейчас пропали. Девушка вышла по колена из песку. На третью ночь опять является ефрейтор, потом унтер-офицер, потом фельдфебель, потом все начальство.

— Что ж на него глядеть, брать его на штыки!

Сейчас все пропали. Девушка вышла вся из песку и говорит ему:

— Ну, унтер-офицер Пулька, дожидайся меня на королевской пристани. Я приеду в серебряном корабле. Если хозяин тебе станет расчет давать, будет давать и злато, и сребро — не бери, только скажи: дай мне из этой печки, что я топил, три клубочка из трубы.

Приходит он к хозяину.

— Ну что, — говорит, — Пулька, послужи мне еще год.

— Солдатское, — говорит, — дело; послужил три года, время отправляться, пожалуйте расчет.

— Вот тебе, — говорит, и злато, и сребро.

— Не надобно.

— Чего же тебе надобно?

— Дайте мне из печки, которую я топил, три клубочка из трубы.

Жалко было отдавать. Однако отдал.

— Ну, — говорит, — Пулька, хоть ты и выручил барграфиню прекрасную, но не видать тебе ее.

Выходит он от хозяина, получил эти три клубочка, да очень ему тяжелы они показались.

— Что это, — говорит, — когда отправлялся из полка, сухарей было много, и то не было тяжело, — дай-ка я его брошу.

Покатился этот клубок и говорит человеческим голосом:

— Благодарю покорно, унтер-офицер Пулька, что выручил меня из трубы.

Идет. Тяжело показалось, он и другой бросил; клубок теми же словами сказал. Потом и третий бросил. Приходит он в кабак.

— Целовальник, дай кварту горилки.

— Что, унтер-офицер Пулька, выручил барграфиню прекрасную, но ее не увидишь. Возьми мою дочь за себя замуж.

— Отойди, — говорит, — не приставай с ней.

Попил, погулял он, время отправляться на королевскую пристань. Выходит он из кабака вон. Высылает этот сиделец мальчика.

Скажи ему, — говорит, — "Унтер-офицер Пулька, не ты ли платок забыл?" (а он ничего не забывал) — и заткни ему эту булавку в шинель.

Мальчик догнал Пульку и спрашивает:

— Не ты ли платок забыл?

— Я, — говорит, — я!

А мальчик незаметно булавочку в шинель ему заткнул.

Приходит он на пристань. Склонил его сон. Приезжает барграфиня прекрасная в серебряном корабле.

— Няньки, мамки, киньте смертный якорь в море, разыщите этого человека.

Пошли они искать. Нашли его сонного. Будили, будили, не могли разбудить. Отправились прочь. Пулька проснулся, подбегает к берегу, кричал, кричал, не мог их докликаться. Приходит он с горя опять в кабак.

— Дай мне, — говорит, — целовальник, кварту горилки.

— Что, — говорит, — унтер-офицер Пулька, хоть и выручил барграфиню прекрасную, но ты ее не увидишь; возьми мою дочь замуж.

— Отойди, — говорит, — не приставай с ней. Так досадно.

Попил, погулял, время отправляться на пристань королевскую. Целовальник сейчас опять мальчика высылает.

— Скажи: "Унтер-офицер Пулька, не ты ли перчатки забыл?" И заткни ему булавочку в шинель.

Мальчик догнал Пульку, расспрашивает:

— Не ты ли забыл перчатки?

— Я, — говорит, — забыл.

Мальчик ему заткнул в шинель булавку. Приходит опять на пристань и склонил его опять сон. Приезжает барграфиня в серебряном корабле.

— Няньки, мамки, киньте смертный якорь на море, разыщите этого человека.

Пошли они искать, нашли его сонного. Будили, будили, не могли разбудить. Отправились прочь. Он сейчас проснулся. Подъезжает к берегу. Кричал, кричал, не мог их докликаться.

Приходит с горя опять в этот кабак.

— Дай мне, целовальник, кварту горилки.

А он говорит:

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза