Читаем Славянские сказки полностью

Берет он богатырскую силу другого богатыря. Не столько он рубит, сколько конем давит. Порубил всю силу. Опять отправился домой, и склонил его сон. Опять барграфиня прекрасная с девицами говорит:"Видно, за нас Господь заступается, нечаянно нам Господь помощь подает".

Третий раз король собрал двенадцать богатырей:

— Барграфиня прекрасная, иди за меня замуж, а то я тебя силой возьму и твоих всех девиц злой смерти предам.

Собрала она опять войско. Идет супротив его воевать. Приехали: стали биться. Пулька берет подзорную трубу, выходит на балкон и глядит на их побоище. Стоят впереди двенадцать богатырей. Он берет себе наибольшую силу третьего богатыря и главного коня. Отправился туда. Приезжает туда. Богатыри ему говорят:

— Что ж, на поединок, что ли, хочешь?

— Нет, — говорит, — я один на всех.

Пошел он рубить. Убил он первого, другого и так всех двенадцать. При конце сразился с одним. Поранил он ему руку. Поворотил он коня к барграфине прекрасной.

— Завяжи, — говорит, — мне руку.

Покончилось их побоище. Отправился он опять домой впереди всех. И вдруг склонил его сон и разоспался он, и откинул он руку, и увидала служанка у него шов на руке.

— Ах, — говорит, — вот кто за нас заступался.

Призывает барграфиня прекрасная его и говорит:

— Не ты ли самый унтер-офицер Пулька?

Он открылся ей:

— Тот самый я унтер-офицер Пулька.

— Ну, вот тебе все мое царство.

Потом он на ней женился. Мне меду корец, всей сказке конец.

Иван Царевич и Бурзачило поганое

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Помер он. Остался у него молодой, малолетний сын. Несколько времени пожили с матерью. Потом пишет из иных земель Бурзачило поганое, тоже государь, чтобы выступали воевать против него. Вот эта государыня задумалась: "Как я теперь буду? Сын еще в малых летах". Призывает своего сына:

— Что мы теперь делать будем?

Он был малолетний, а этакая сила была у него богатырская.

— Надо, маминька, чего-нибудь думать! Надо коня искать и ехать!

Много было лошадей у них, но на которую сядет, все падет. Если палец положит, и то падет. Вот идет по городу, задумался, не знает, что сделать. Попадает ему старуха навстречу. Эта старуха видит, что Иван Царевич печальный. Она и спрашивает:

— О чем, Иван Царевич, задумался?

Они говорит:

— Эх, старая ведьма, где же тебе про царскую душу знать!

Вот несколько места поотошел, да одумался:"Эх, напрасно я так сказал старухе-то!" Вот и воротился к ней.

— Постой-ко, бабушка, — говорит.

Эта старуха остановилась.

— Вот, бабушка, о чем я задумался: надо ехать воевать, а я не могу коня найти по своей силе!

Эта старуха и говорит:

— Ох, Иван Царевич, о каких пустяках сумлеваетесь! Выйди в зеленый сад, да крикни по-молодецки, да свистни по-богатырски, тебе и подаст голос конь. Еще вашего дедушки, в земляной конюшне стоит, по колено уж у его земли съедено там.

Вот он приходит домой и рассказал своей матери, что ему говорила старуха. Мать и говорит:

— Ну, дитя, слава Богу, что сказала старуха! Пойди с Богом!

Он вышел в зеленый сад, крикнул по-молодецки, свистнул по-богатырски, конь услышал его голос и подал свой голос. Он услышал, в какой стороне конь загортал (подал голос). Иван Царевич дошел и видит — щит в землю: этот щит открыл и туда спустился немножко по лестнице. Этот конь на двенадцати цепях железных привязан, и так точно, как старуха говорила, по колено съедено земли. Вот он увидел этого богатыря, все двенадцать цепей сорвал. Этот Иван Царевич вывел его из этой конюшни.

— Ну, — говорит, — добрый конь, послужи так мне, как служил дедушке!

Он и сговорил человеческим голосом:

— Ну, Иван Царевич, я очень истощал; спусти меня погулять на семеро сутки в зеленые луга и на шелковые травы! А ты в то время на меня золотое седло изладь!

Вот этот Иван Царевич спустил коня на семеро сутки в зеленые луга и на шелковые травы. Седло и стали на него работать сто мастеров. Вот сделают седло либо мало, либо велико. Несколько седел переделали, ни одно седло не поладится на этого коня. Пошел по городу, задумался. Попадает навстречу та же старуха.

— О чем, Иван Царевич, — говорит, — задумался?

— Да вот, бабушка, — говорит, — коня нашел, да седла не наладить! Либо мало сделают, а нет, дак велико!

— Не печалься, Иван Царевич. В какой конюшне коня брал, пойди, там на левой руке в углу и седло висит, все мохом обросло. Ты возьми и вызолоти! Аккурат подойдет и ладно будет.

Он сошел к конюшне, как старуха говорила, дак сейчас и нашел седло. Взял это седло — оно и правда все мохом обросло. Вот он нанял мастеров, вызолотили ему. Прошло семеро сутки, и он вышел в чистые поля, в зеленые луга, свистнул по-молодецки, крикнул по-богатырски, — конь бежит, дак земля дрожит. Привел этого коня домой, надел на него седло, а седло с него, дак и поладилось на него. Вот приходит ко своей матери.

— Ну, маминька, я отправляюсь воевать!

Оболокся как следует, по-богатырски.

— Мне не надо войско, я один попробую, перво съезжу!

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза