После завершения Гражданской войны за пределами страны оказались Польша и Прибалтика; наследие царизма отныне олицетворялось с Украиной. Конечно, в новых условиях о старом имперском духе и его носителях говорить не приходится. 1920-е годы буквально снесли всё, что было связано с прежним государством: на помойку отправились история, дворянство, императоры. Большевистские идеологи шли дальше, ставя под сомнение употребление самого слова «великорусский», предрекали полное забвение этого термина, от которого веяло контрреволюционностью.
Вместо этого считалось правильным говорить о проживающих в России различных народах. Подобная установка проводилась на всех партийно-советских (и не только) мероприятиях того периода. Это подкреплялось обильными историческими изысканиями, в которых обосновывалась следующая мысль: русское прошлое представляет собой непрерывную череду грабежей и захватов, прежняя элита характеризовалась колонизаторской, выжимающей соки из многочисленных народностей политикой. Как заявил мэтр советской науки той поры М.Н. Покровский на первой Всесоюзной конференции историков-марксистов, «в прошлом мы, русские… величайшие грабители, каких можно себе представить».
В такой политической атмосфере получило расцвет всё, что было связано с народами, населявшими Россию. И наиболее громко зазвучал голос украинских националистов, которые не могли не воспользоваться ситуацией, расправив свои крылья. Национальная политика 1920-х как никогда благоприятствовала их чаяниям. Созданная по окончании Гражданской войны Украинская ССР превратилась для «незалежных» в искомое поле, о котором они ранее не могли и мечтать. Удивительно, но большевистские одежды не стали им помехой в реализации заветных планов по украинизации государственной и общественной жизни.
Эту политику на Украине настойчиво продвигали представители партийно-советской верхушки: Микола Скрипник, Володимир Затонский, Олександр Шумский, Григорий Гринько и др. К середине 1920-х годов их усилиями был удалён с поста первого секретаря ЦК Компартии Украины Э. Квиринг, не разделявший намерений вышеназванных функционеров. Ощутив их ретивость, он опасался, как бы «коммунистическая украинизация» не переросла в «петлюровскую», приобретя неуправляемый характер. Квиринг, всячески стопоривший инициативы в этом направлении, вызывал гнев у однопартийцев, с завидной регулярностью строчивших на него доносы в Москву.
В марте 1925 года первым секретарём компартии Украины (КП(б)У) назначается Л.М. Каганович. Ближайший сталинский соратник прибыл сюда с чётко поставленной задачей — провести полномасштабную украинизацию республики. Ведь на тот момент в органах центральной администрации УССР на украинском языке велось лишь 10–15 процентов объёмов делопроизводства, тогда как сельсоветах — почти 100 процентов; причём чем ближе к востоку, тем меньше украинского оставалось в органах власти. Каганович ретиво взялся за дело, для начала проведя встречи с местной интеллигенцией, к которой обращался на родном её языке. Кроме того, пообещал выучить украинский и на следующем республиканском съезде сделать на нём доклад. Напомним, что до двенадцати лет будущий партфункционер проживал в украинской деревне и немного говорил на украинском с примесью белорусских слов.
Как таковая украинизация стартовала с начала 1920-х годов, тогда в её фокусе находились в первую очередь органы управления, особенно те, которые занимались крестьянством. Однако партийные комитеты, имевшие дело с промышленностью, оставались вне этих процессов. Именно такой подход продвигал Квиринг, к неудовольствию своих украинских коллег. Теперь же они, окрылённые приездом Кагановича, жаждали форсированной украинизации. В апрельской резолюции ЦК КП(б)У 1925 года не только отмечалась её недостаточность, но и откровенно говорилось о применении нажима в этом деле.
Украинизацию возвели в ранг важнейшей «революционной задачи», именуя «великим устремлением», требующим «концентрации силы воли всего народа». Была провозглашена заветная цель не одного поколения «незалежных» — сделать украинский язык господствующим. По этим замыслам русский по-прежнему должен связывать республику с центром, а во всём остальном украинскому предстоит стать единственным и исключительным языком социального общения. Данная стратегия внешне была прикрыта разговорами о необходимости преодолеть разрыв между украинской деревней и русским городом (то есть промышленностью). С точки зрения марксистских канонов это позволило бы обеспечить гегемонию пролетариата.