Славянский разлом. Украинско-польское иго в России

В таких условиях о каком-либо экономическом или военном могуществе можно было только мечтать. Поэтому Константинополю оставалось окончательно сосредоточиться на духовном или на чем-то подобном, что и превратилось в основное «ремесло» Византии при Палеологах. Интеллектуальная элита этого периода концентрируется на обосновании единства с Западом, чтобы получить поддержку от возрастающего турецкого давления. В качестве инструмента использовался античный мир, заблиставший на византийской поверхности. С помощью него демонстрировали общность происхождения, культурную идентичность Древней Греции и Древнего Рима. Так подводился фундамент под унию с папством, горячими приверженцами коей как раз и являлись Палеологи.

Однако такие исторические искания вызывали изжогу у Константинопольского патриархата. Православные деятели не разделяли тягу к античным увлечениям как противоречащим христианскому духу, считая, что западную помощь можно получить и без языческих изысков. При императорском дворе таких критиков не жаловали, а потому оппозиция латинству зрела в монастырях Афона: её идеологами являлись Григорий Палама и Филофей, ставший патриархом. Эта партия при помощи военных в середине ХІѴ века даже оказалась у власти, отстранив на некоторое время Палеологов.

Афонские отцы в противовес раскручиваемой античности сделали ставку на современные им государственные образования, раскинувшиеся на северных просторах. Особенное внимание уделили Московскому княжеству, поскольку с наступлением «монголо-татарского ига» православие не испытывало там католической конкуренции. Как указывалось выше, в этот период Москва, избавившись от юго-западного наследия, уже по-настоящему втягивается в орбиту греческой веры. Да и вообще о христианизации страны можно говорить лишь применительно к ХІѴ столетию. Именно с тех пор население стало называться крестьянами (то есть христианами), а монастыри стали строиться вне городов, выходя из-под защиты крепостных стен, начало чему положили преподобный Сергий Радонежский и целая плеяда его последователей.

Идея афонской партии заключалась в следующем: объединить под своим духовным руководительством огромную территорию от Юго-Западной Руси, Литвы и до восточных княжеств во главе с Москвой. Конечно, реализовать подобное непросто, а потому в помощь и было сконструировано идеальное прошлое, когда все были едины. Всплывал исторический образ некой «всея Руси» как образец желанного будущего для всех народов, здесь проживающих, а роль «матери-колыбели» доверили Киеву. Развивая эту концепцию, заговорили о Малой и Великой Руси: Малая (Киевская) — коренная Русь, а всё остальное, выросшее из неё, — это Великая.

Заметим, афонские авторы не отличались оригинальностью: они просто копировали наработки тех, кто импровизировал с античностью и уже вовсю оперировал образом Древней (языческой) Греции. Там тоже фигурировала Малая (коренная) Греция, которая затем трансформировалась в Великую. Только скрепляющим элементом «всея Руси» объявлялось православие в его греческой версии: именно оно, а не языческое наследие должно стать тем знаменем, вокруг которого нужно сплотиться. Вот такую программу, выдвинутую Афоном, поднял на щит патриарх Филофей и его преемники.

По их мысли, геополитическая конструкция в чисто христианском духе конкурентоспособнее концепта «античный мир». Если называть вещи своими именами, то афонские технологи планировали, с одной стороны, с выгодой для себя «окормлять» огромные территории, а с другой — сбыть объединённый религиозный актив в лице «варварских территорий» тому же Риму в уплату за поддержку Византии в борьбе против неверных. Отсюда та настойчивость, с которой поставленные Константинополем митрополиты проводили религиозное сплочение «всея Руси».

Её светлый образ оттачивается в первой половине ХІѴ века. Здесь нельзя не вспомнить митрополита Петра, начавшего подготавливать Московию к грядущему «счастью». Он перенёс митрополичью кафедру в Москву, дабы разрыхлять почву для единства, и это было явно не лишним, поскольку здесь плохо понимали, о чём идёт речь и что им навязывают. Пётр с большим трудом балансировал между различными князьями, интересами. Сам он являлся уроженцем Волыни (то есть коренной Руси), ради статуса которой, надо думать, прежде всего и старался. Молитвенный подвиг Пётр начал на реке Рате на границе с Польшей, а затем он, замеченный константинопольским религиозным бомондом, переместился к нам.