Славянский разлом. Украинско-польское иго в России

Вот вкратце та схема, которую поочерёдно воспроизводили в ХІХ — XX столетиях. Конечно, сегодня она уже не может устроить тех, кто действительно интересуется историей, а не удовлетворяется подсунутыми «истинами». Чтобы разобраться в подлинных событиях начала ХѴІІ века, необходим новый инструментарий, без чего Смута будет выглядеть или пропагандистской ширмой, или набором хаотичных действий. Один такой ключевой фактор — польская интервенция и всё, что с ней связано — тщательно разрабатывался той же романовской школой. Конечно, отражение иноземной агрессии — беспроигрышная карта, позволяющая облагородить всё, что угодно.

Поэтому здесь необходимы уточнения. Речь правильнее вести не о польской, а о польско-украинской интервенции, и не столько по формальным признакам (Украина и Польша составляли тогда единое государство), сколько по причинам глубинных интересов и общности захватнических планов. Подобного взгляда карамзинско-соловьёвское направление всегда сторонилось. Дореволюционная историография всячески вымарывала украинский след в событиях той поры, специализируясь на противостоянии исключительно с поляками, ну ещё на северо-западе со шведами. Это вполне объяснимо, ведь Украина как «родина-мать» всей России обязана быть святой и непорочной, её образ нельзя пачкать неблаговидными подозрениями.

Если же отрешиться от забот романовского официоза, то инструментарий Смуты следует дополнить и ещё одним фактором, который поможет осмыслить реалии той поры. Понятие пятой колонны ранее было абсолютно неприемлемо, поскольку резко противоречило историографическому концепту. Из кого она состояла, какие интересы связывали её с поляками? — подобные вопросы не могли быть даже поставлены в рамках утвердившейся со времён Нового летописца схемы. О существовании в московских элитах со времён Василия ІІІ пропольской группировки, костяк которой состоял из литовско-украинских выходцев, старались вообще не упоминать.

Как показано выше, властные претензии последних были перечёркнуты опричниной, после чего последовали четыре десятилетия прозябания на задворках власти. Самостоятельно вернуть утраченные позиции, не говоря уже о большем, не представлялось возможным. Реванш мог осуществиться лишь с помощью внешней силы, то есть Польши, где также с вожделением смотрели на огромные ресурсы Московии. Превратить её в сырьевой придаток Европы — вот та цель, которая объединяла польских магнатов и часть боярства литовско-украинского разлива, осевшего у нас.

Смерть Фёдора Иоанновича в 1598 году наглядно показала опору поляков в московских верхах. После кончины царя кораль Сигизмунд ІІІ обратился к московскому боярству с предложением избирать на трон себя, сулил всем шляхетские вольности. Годунову же обещал сохранить положение правителя, как и было при Фёдоре. Эта откровенность не оставляла сомнений в том, что подобные попытки последуют вновь. На таком фоне расцвет легенды о царевиче Дмитрии нельзя назвать неожиданным. Тем более что идея самозванства в Речи Посполитой уже давно обкатана в Молдавии. Там на протяжении 1540–1580-х годов плелись интриги вокруг искателей престола, а на династических аферах специализировалось украинское казачество, у которого подобного рода дела вошли в обычай. Перенесение на московскую почву польско-украинского опыта выглядело вполне логичным. Таким образом, Лжедмитрий І представлял собой совместный продукт Варшавы, запорожско-приднепровского казачества и литовско-украинской пятой колонны в московских элитах.

Бежав в 1601 году из монастыря, Григорий Отрепьев в начале объявился в Киеве, затем переехал на Волынь, где успел нахвататься вершков образования. При знакомстве с князьями Вишневецкими он открывает своё великое предназначение, перспективность чего те мгновенно оценили. В свою очередь они знакомят будущего самозванца с их родственником воеводой сандомирским, львовским старостой и сенатором Речи Посполитой Юрием Мнишеком. Молва о спасённом царевиче Дмитрии распространяется повсюду, им интересуется папский нунций Рангони, его желает видеть сам король Сигизмунд III. В марте 1604 года Отрепьева привозят в Краков, где и принимается окончательное решение относительно московского похода. Там же он раздал множество самых различных обещаний: от введения римско-католической веры в Московии до женитьбы на дочери Мнишека Марине.

Интересно соотношение войска, собранного для выполнения «святых» целей. В него входили несколько сот польских гусар, однако основную часть составили украинские казаки числом около пяти тысяч во главе с атаманами Белешко, Кучко, Швейков-ским. Поэтому когда Ключевский, склонный к художественным характеристикам, писал, что самозванец был «испечён в Польше, а заквашен в Москве», то это не выглядело исторически безупречным. В действительности тот «испечён на Украине», откуда и пришла беда на нашу землю, но, разумеется, акцент на подобное в планы Ключевского не входил.