А человек в свитере делал гимнастику. Он вытянул перед собой руки и поочередно подбрасывал к ним ноги. Человек, несомненно, заряжал себя на двести лет жизни.
Линяев тоже вытянул руки и подбросил к ним правую ногу. Затем левую. Это упражнение выходило лучше.
Он вытянул руки в стороны и трижды согнул, напрягая бицепсы. Физические занятия рукам по душе. Они большие охотники до работы. А дать им баскетбольный мяч, так они совсем сомлеют от восторга. Но если сказать «сдаюсь» и попробовать поднять их — они не поднимутся, скорее отсохнут.
Линяев надел пальто и, стараясь не сбавлять спортивный темп, пошел в столовую.
У человека в свитере, должно быть, зверский аппетит. «Допустим, что и у меня аппетит слона», — подумал Линяев. Он набрал тьму разных блюд. Но в слоны Линяев не годился. Он изнывал над первой тарелкой.
«Ну-ка, навалимся, — подзуживал он себя. — Вспомним бесхитростный опыт детства. Первую ложку — за директора студии. Вторую — за главного редактора. Третью — за главного режиссера. Ай-яй-яй! Забыли председателя комитета радио и телевидения. За него, так и быть, — две ложки».
Из столовой — на трамвай. Бодрее. Сегодня нужно быть бодрее, чем когда-либо. Сегодня мучительный день. Ведь он не знает, что ему делать с Алиной.
Трамвай, допотопное чудище, с лязгом и грохотом пополз к студии. Линяев продрался сквозь толщу пассажиров в угол площадки. Здесь ему обрадовались.
— Добренькое утро!
С ним приветливо раскланялся розовый толстяк. Профессия сталкивает Линяева с сотнями людей. Он не в силах удержать в памяти каждого. Этот, очевидно, из их числа.
— Здравствуйте, — ответил Линяев.
— Не узнаете, — догадался толстяк. — А ведь я Обозников.
Обозникова он помнит. У него он был вместе с Мыловаровым, когда тот готовил о нем фельетон. Обозников дико пьянствовал, наводя ужас на соседей. Опасаясь драки, Мыловаров позвал с собой Линяева. Тогда в прихожую к ним вышел лохматый человек в распущенной рубахе и со стаканом водки в руках. Он выпил водку и понюхал ингафен — словом, ту штуку, что нюхают от гриппа.
— Вы очень изменились, — заметил Линяев.
— Еще бы! После фельетона я раскинул головой и, представьте, нашел выход. Я перешел на воображаемые напитки. Это очень просто и безвредно для людей. Не понятно? Сейчас покажу. Только для вас. Ведь сейчас рабочий день. Я пью коньяк. Итак!
Обозников опрокинул в рот воображаемую рюмку и досадливо крякнул:
— Жестковат! Видать, дагестанский. А вчера я отведал пятьдесят граммов медального «Двина». Это, доложу вам, нектар. А вообще человеческое воображение не имеет границ…
Обозников собирался развить свою мысль глубже, но Линяев должен был выходить.
— Э-э, может, налить? — спохватился Обозников.
В коридоре Линяева перехватил редактор выпуска и предупредил:
— Петров заболел гриппом. Вечером дежуришь вместо него.
Линяев вздохнул облегченно. Сегодня нет надобности лгать Алине. Редактор выпуска даровал ему еще один день на раздумье.
В редакции ждал Чернин. На его физиономии было написано все. Линяеву не хотелось верить.
— Не может быть?
— Да, — сказал Чернин. — К сожалению, да.
— Валится передача?
— Киноочерк о книголюбах. Позарез нужны досъемки в станице. Без машины не успеем.
Раздобыть транспорт для внеочередной съемки, когда машины уже распределены, — неосуществимая мечта. Можно вспорхнуть в космос и вернуться живым. Но выдрать у главного администратора машину вне графика — это пока еще фантастика. Удел жюль-вернов.
— Так и есть!
Чернин кивнул на стенку соседней редакции. Там медный бас главного администратора давал исчерпывающую справку:
— Машины в разъезде. Все до единой. Амба!
Сосед-редактор — сентиментальный мечтатель.
— А новая «Волга» в гараже?! О ней забыли! — воскликнул он счастливым голосом открывателя.
Награды за находку не последовало.
— Знаю, — спокойно произнес администратор. — Одна машина нужна на всякий случай. Вдруг всемирный потоп все-таки состоится или еще что, а студия без машины? Я должен за всех думать?
— Попробуем, — сказал Линяев. — У каждого хорошего человека есть слабости.
Он написал заявление:
Только Вы один можете спасти передачу, имеющую важное областное значение и т. д.».
В заключение Линяев скромно попросил машину и подписался. Затем поставил роспись Чернин. Линяев вышел с заявлением в коридор. Остановил бежавшего музыкального редактора.
— Подпиши.
Потом прошелся по всем редакциям и цехам. Администратору принес заявление с двадцатью подписями. Среди подписавшихся был и пожарник. Положил перед Быковым и застенчиво потупил глаза.