След белой ведьмы

Платон Алексеевич неопределенно повел бровью.

– Кошкин очнется и все расскажет, – упрямо сказал тогда Алекс. – Раз его пытались убить, выходит, он о многом догадался.

– Если очнется, – снова поправил Платон Алексеевич, – то да, расскажет. Там была женщина, госпожа Руднёва. Обезвредила стрелявшего хрустальной вазой, представьте себе. Остановила кровь. Она медик, кажется. А впрочем, повезло уже в том, что Кошкина живым довезли в клинику, да он успел со мной парою слов перекинуться. Сказал отыскать вас, Александра Риттера. Мол, вы все поймете. Кошкин вам доверял, судя по всему?

От этого упоминания – в прошедшем времени – Алекса снова передернуло…

И что он должен понять?

– Степан подозревал в причастности Аглаю Савину, – хмуро припомнил Алекс, – он намеревался допросить ее…

– Аглая Савина тоже мертва, – оборвал Платон Алексеевич. – Нам важно понять, где Кошкин мог спрятать улики или записи. Быть может, есть тайник в кабинете?

– Не знаю, право…

Стараясь сосредоточиться, не думать о том, чего изменить не в состоянии, Алекс огляделся в кабинете, где так часто бывал последний месяц. Здесь и мебели-то не имелось почти: пара массивных шкафов с папками – начисто распотрошенных; сейф, давно уже вскрытый, четыре скрипучих стула, протертый до дыр половик да письменный стол. Крашеные синим бревенчатые стены без обоев – с одним лишь портретом императора Александра, их украшающим…

Впрочем, это прежде в кабинете был всего один портрет. А теперь на письменном столе оказалась еще и фотографическая карточка в простой деревянной рамке. С лицом необычайно красивой женщины. Темноволосой со светлыми с поволокою глазами.

Алексу прежде всего подумалось, что это и есть та зазноба Кошкина, его femme fatale, из-за которой он до сих пор места себе не находит. Неужто она?

А еще Алекс совершенно определенно мог сказать, что прежде этого портрета здесь не было.

Он взял рамку в руки, покрутил. И обнаружил, что задняя крышка из тонкой древесины легко вынимается – а под ней… стопка плотно сложенных вчетверо листов, которые тотчас выпали на стол.

Платон Алексеевич немедленно Алекса оттеснил: велел пойти в коридор да позвать его людей…

– Я должен поехать в клинику, – сообщил Алекс, как позвал всех.

Впрочем, Платон Алексеевич его более не задерживал и даже не слушал.

* * *

В бумаги Кошкина сам Алекс так и не заглянул, не до того было. Не знал даже, насколько Кошкин приблизился к поиску душителя. Может, он его задержал и обезвредил, а может, убийца до сих пор ходит рядом…

Потому Алекс был не слишком настойчив в том, чтобы отправить Лизу домой, к отцу. Да и ехать она наотрез отказалась, рвалась увидеть Кошкина.

– Я столько ему наговорила в последний раз… и даже не успела извиниться. Если он умрет, я себе не прощу!

– Он не умрет, – слабо возразил Алекс – а Лиза огрызнулась:

– Откуда ты знаешь?!

На Лизе лица не было с того мига, как она узнала о ранении. Она даже плакала. Всю дорогу торопила извозчика, а у ворот клиники выскочила из саней и побежала вперед. Алекс догнал ее уже в коридорах, когда Виктор Алифанов пытался не пустить Лизу в палату к Кошкину.

– Операция шесть часов длилась, – устало отвечал Виктор на расспросы, – но, в целом, прошла успешно. Однако ж он слаб: пуля задела крупные сосуды, он уйму крови потерял…

– Я! Я могу отдать свою! – вмешалась Лиза. – Степан Егорович рисковал ради меня! Витя, я настаиваю, чтоб ему перелили мою кровь!

– В этом нет нужды, Лизонька, организм молодой и покамест борется…

Виктор говорил спокойно, мягко, не паниковал, не соболезновал. Постепенно Алекс поверил, что Кошкин и правда справится. Разве что излишне раздражали эти свойские обращения «Витя-Лизонька». Но Алекс стоял в стороне, хмуро глядел на них и крепился. До тех пор, пока Виктор ни сорвал с лица докторскую маску да ни заговорил с Лизою тоном светского повесы:

– Как ни были бы печальны сии события, я рад, что они помогли мне вновь с вами встретиться, Лиза. Я уж забыл, когда видел вас в последний раз. Вы будто нарочно меня избегаете…

Этого Алекс не вынес. Тем более что и Лиза сочла то неуместным и выдавить смогла лишь жалкую улыбку. Алекс шагнул вперед, чуточку оттесняя невесту от Алифанова, и всячески попытался сменить тему. Да и вопросы были не праздными:

– Того типа, что стрелял в Кошкина, тоже, судя по всему, вы лечите, Виктор?

– Мне позволили лишь голову ему перевязать, а после увели на допросы, и я его уже не видел. У него вывих плеча да порядочное сотрясение мозга.

– Еще бы – вазою по голове огрели… Мне сказали, Кошкина спасла некая госпожа Руднёва. Вы не знаете, кто это?

Алекс фамилии этой прежде не слышал, а потому предположил, что Руднёва – и есть та самая волоокая femme fatale из Петербурга. Но нет.

Удивила Лиза, растерянно переспросив:

– Руднёва? Госпожа?

– Это всего лишь Ирина, сестрица моя, – запросто ответил им Виктор. – Руднёва – то по мужу фамилия. А впрочем, нынче уж Ирина овдовела. Вы слышали, небось, о несчастном случае близ Невьянска? То ее муж был, представьте себе. Вот так совпадение… и что только этого типа понесло в Невьянск?