След белой ведьмы

А Алекса все больше и больше настораживала реакция Лизы.

– Ирина – жена Фёдора Руднёва? – отчего-то снова не могла поверить она.

Потом приоткрыла рот, будто хотела еще что-то добавить – и посмотрела на Алекса. Разговор им предстоял долгий.

* * *

Полная картина сложилась только спустя несколько дней, когда сопоставили показания Лизы, Льва Кулагина, жильцов доходного дома Аглаи Савиной с рапортом Кошкина, так ловко найденного под фотокарточкой.

Аглае Фёдор Руднёв приходился двоюродным племянником, единственным сыном ее пермской кузины. Кузина всегда дамой была болезненной, слабой, а как совсем занемогла, выписала бездетную Аглаю к себе, в Пермь, нянчиться с девятилетним отпрыском. Едва ли Аглая растила племянника в строгости, скорее баловала без меры. Лишь бесы в ее голове могли определенно сказать, почему родную свою дочь, Машу, она ненавидела да чуть не удушила в младенчестве, а племянника же боготворила. Однако жильцы ее, как один, утверждали, что Аглая и со взрослым «племянничком» тридцати с лишком лет нянчилась что с дитем, потакала в любой прихоти, да твердила без умолку, что он у нее самый красивый да самый умный. Что прав во всем, а остальные слова ему поперек сказать не смеют – особливо, если они не из их семьи.

К слову, в роскоши да вседозволенности Фёдор жил всю свою жизнь, и немало тому способствовал его батюшка, господин Руднёв-старший, долгие годы занимавший важное и почетное место в Городском собрании Перми. Балованный сын, впрочем, едва ли его радовал. Скорее добавлял хлопот, ради разрешения которых приходилось задействовать все связи большого семейства Савиных, один из представителей которых занимал ни много ни мало должность пермского полицмейстера да был прямым начальником Павла Петровича Образцова.

Фёдор Руднёв питал особенную, нездоровую страсть к юным белокурым девицам. А вот девицы ему взаимностью отвечали редко. Черт его знает почему: Фёдор удался и ростом, и богатырской статью, и лицом не урод. Однако с девушками ему не везло.

Началось все с Лизы Кулагиной.

Лиза не помнила его, по сей день не могла сказать, где Фёдор увидел ее впервые, да отчего увлекся. Однако полагала, что в ранней своей юности, на одной из встреч с родственниками, возможно, она и правда столкнулась с Фёдором. Да чем-то задела его в обычной своей высокомерной манере… А после и прямой резкий отказ Льва Кулагина выдать за него Лизу слишком сильно ударил по самолюбию. Тетка твердила, что он самый лучший, что любая такому жениху рада будет – а они отказали, посмеялись да выгнали…

Аглая не особенно таилась от жильцов, нет-нет да обронит с тяжким вздохом, что, мол, «опять невесту сыскала для Федуси, а он ей не понравился, такая она растакая. И что этим дурам надо?».

Жильцы сочувствовали порой. О том, что племянник делал с «невестами», которым не понравился, Аглая, разумеется, не распространялась. Точных свидетельств теперь уж не найдешь: все причастные мертвы. Однако, сопоставляя даты, можно было предположить, что первую «невесту» Аглая привела племяннику, когда тому было двадцать два.

Девушек этих Аглая едва ли жалела. Она вообще никого не жалела – уж молодых красивых девушек особенно. Всех их она за глаза звала шлюхами; грязными оборванками – тех, кто статусом пониже, и «фифа, много из себя воображает» – тех, кто повыше. Всех, без исключений. Одна из жиличек припомнила, что обсуждала с кем-то новости об очередной удушенной несчастной, а Аглая то услыхала да высказалась между делом, мол, то к лучшему, что молодой померла. Все равно ведь шлюха. В подоле бы принесла и мыкалась бы потом с дитем.

Племянник Аглаи не постоянно у нее жил, наездами. В один из таких визитов и рассказал, что женился, наконец. Чуток успокоился. Остался с женою в Перми. Было это семь лет назад, и в существовании жены жильцы дома охотно поверили, поскольку к тетке Фёдор мотаться прекратил и даже «невест» она ему искать перестала. На целых два с половиною года. А потом, видать, что-то не заладилось с женой. Сперва Аглая на нее жаловаться начала (хотя в глаза невестку не видела), а потом и Фёдор стал наведываться в теткин дом с прежним постоянством. А потом вернулись и «невесты».

Теперь уж очевидно, что женой Фёдора стала Ирина Алифанова. В Перми она доучивалась на медицинских курсах, там и замуж вышла, не особенно интересуясь мнением родных о своем женихе. Только и писала им, что полюбила человека – достойного, молодого, из очень уважаемой семьи. Ирине в ту пору было семнадцать лет, и она полагала, что разбирается в людях.

Одумалась через три года. Сбежала от мужа. В октябре месяце – на перекладных, в одном ситцевом платье, старой шали да тапочках на босу ногу, она приехала в отчий дом. И, слава Богу, назад так и не вернулась, как бы настойчив ни был ее муж, как ни плакал да ни каялся перед нею.