Повернув ключ в замочной скважине, Кошкин сообразил, что дверь заперта лишь на один оборот. Не на два. Сердце его пропустило удар, а потом пустилось вскачь. Видя в мыслях лишь глаза Светланы, уже почти что слыша ласковый голос да шорох ее юбок, Кошкин распахнул дверь, ворвался в служебную квартиру, широким шагом преодолел коридор почти наполовину. Здесь было темно, но позади, у дверей, и правда стоял кто-то:
– Светлана! – боясь верить себе, позвал Кошкин.
Тотчас обернулся было – да не успел.
Быстрым движением сзади, через голову, ему на шею накинули удавку.
Кошкин еще видел перед собою печальные глаза Светланы, когда плотный ремешок молниеносно и туго затянулся на его шее, напрочь выкидывая из головы все мысли, кроме одной – жить. Кошкин скреб пальцами по собственной шее, в кровь царапая ее, пытаясь подцепить ремешок – без толку. Будто оглушенный, он не слышал и не понимал толком ничего – но видел, все еще видел ее глаза и ее красивое строгое лицо. Светлана взирала на него печально и спокойно. Помочь ему она не могла. Или не хотела.
Скорее всего – не хотела… ибо других причин ей бездействовать, оставаясь в Петербурге, несмотря на их уговор да фальшивые ее слезы, он не видел!
Кошкин обозлился. Рассвирепел мгновенно и страшно – бешено зарычал и в последнем отчаянном рывке повернул голову максимально вправо. Едва-едва, но это позволило глотнуть воздуха. Дальше, на автомате, Кошкин завел руку за спину и придержал голову своего душителя – а затылком в тот же миг нанес сильный удар ему в лицо. Что-то хрустнуло – очевидно, попал в нос, и удавка заметно ослабилась. Злой как черт, не теряя времени, Кошкин развернулся к нему полностью да лбом ударил в лицо вторично. Тот охнул и завалился в угол, весь залитый собственной кровью. Кошкин отпрянул. Только теперь и смог перевести дыхание. В голове гудело, перед глазами стояла красная пелена, но Кошкин жадно, глубоко, хоть и через боль, дышал и все еще не мог понять – освободился или нет?
И будто под дых его ударили, когда он сообразил: на нападавшем полицейская форма. Да и лицо того самого парня из полицейской стражи, что помогал ему нынче в доме Аглаи.
Видя, что тот пытается встать, Кошкин привычно хлопнул себя по бедру – но кобура оказалась пустой. Он сдал оружие Образцову. Впрочем, Кошкина то еще более разозлило: схватив за основание хозяйкину вазу – хрустальную, тяжеленную – он в ярости занес ее над головой предателя и ей-богу убил бы…
– Прости! Прости, Степан! – тот корчился на полу и пытался защититься. – Образцов велел… не то грозился под суд отдать за то, что не вмешался, когда ты его в наручники заковал. А у меня дети малые, по миру пойдут…
Кошкин опомнился. Тяжело дыша, опустил вазу. Только теперь взгляд и наткнулся на веревку, связанную как для висельника, что болталась под потолком в дальнем темном углу. Для него болталась. Горло заболело с новой силой, и тотчас стало очевидным, почему Образцов его не арестовал. Должен был – но не арестовал. Арестованным-то Кошкин тоже много рассказать мог. Только мертвые молчат.
Приказ об аресте Кошкина, верно, лежал уж подписанный задним числом. А может и рапорт тоже лежал: о том, как Кошкин злодейски сбежал из-под ареста, добрался до квартиры и здесь не справился с муками совести. Вздернулся.
И новыми красками заиграл вопрос о такой очевидной прежде смерти Петухова, который тоже слишком много знал. Кошкин бросился к предателю и грубо приподнял за шиворот:
– С Петуховым ты в ту ночь пил?! – заорал он тому лицо. – Отвечай!
– С Петуховым… Ей-богу, нет! Я же и вовсе не пью… я слышал, что с Образцовым он в бане парился перед тем как… там и набрался до зеленых чертей.
– На суде против Образцова слова свои подтвердишь?
Парень покосился на вазу, что еще держал Кошкин, и нехотя кивнул:
– Куда мне теперь деваться…
Кошкин тяжело сглотнул. Поставил вазу, где взял – на комод у двери. Потрогал саднящее горло: верно синяками не отделается, шрам будет.
А потом совсем рядом услышал щелчок…
Кошкин молниеносно подумал, что зря не отобрал револьвер у предателя. Тотчас дернулся – да поздно. Выстрел – и жгучая боль пронзила его грудину, под ключицей.
– Что я дурак, по-твоему, на суд против Образцова идти? – Тот уже стоял на ногах и снова целился ему в грудь. Хладнокровно усмехнулся: – У меня и жены-то нет, не то что деток.
Снова щелкнул взводимый курок – да Кошкин успел подумать, что второго выстрела не понадобится. Перед глазами его все поплыло, и мир опрокинулся. Последнее что услышал Кошкин: звон хрусталя и тяжелый грохот тела на пол.
Второго выстрела так и не прозвучало.
Глава 18. Алекс
Дурные предчувствия Алекса оправдались на сто процентов.
Они с Лизою были в городе к утру следующего дня. Не теряя времени, даже домой не заглядывая, тотчас поехали в околоток Кошкина: и уже по тому, сколько саней, колясок и возков брошено было возле крыльца, стало очевидно – что-то не так. Лиза послушно осталась в коридоре, а Алекс, коротко постучав, заглянул в кабинет Кошкина.