След белой ведьмы

– Рехнулся ты, Кошкин, ей-богу. Не знаю, как там в Питере – а у нас на службе полоумных не держат. Сдай оружие немедля и проваливай на все четыре стороны. Коли задержишься – отдам распоряжение об аресте.

* * *

Совсем уже стемнело, когда Кошкин вывалился из жарко натопленного помещения управления полиции – в мартовскую зябкую ночь. Пожалуй, он удивлен был, что так и не арестован… Видать, сильно Образцов уверен, что ничего у Кошкина не выйдет. В одиночку да без должности. Потому даже про Аглаю рассказать осмелился.

А впрочем, почему в одиночку? У Кошкина был Алекс, была поддержка Кулагина. Это уже многого стоит!

Кошкин брел по темным, скользким от наледи улицам и размышлял о том, что Образцов, скорее всего, сказал правду – Аглаю он не убивал. Тогда кто? «Племянник» Фёдор, чтобы убрать свидетельницу, все о нем знавшую? Пожалуй, нет: даже если допустить, будто он так умен, чтобы обеспечить себе алиби телеграммой – Фёдор во время убийства Аглаи был в поезде на Пермь. Добраться бы не успел при всем желании. Да и трофеи свои забрал бы, коли знал, что уезжает навсегда.

Так кто явился к Аглае на ночь глядя? Кого она знала более-менее, чтобы впустить? Кто спорил с нею, а потом – застрелил из красивого подарочного револьвера?

…Голова уж раскалывалась и совершенно ничего не соображала. Шутка ли – вторая ночь подряд без сна. Кошкин плотнее запахнул пальто и ускорил шаг. Надобно выспаться. Сговориться с Алексом, с Кулагиным – сыскать душегуба. А уж потом можно размышлять, как жить, да что делать дальше.

Вернуться бы опосля всего в Петербург… хоть одним глазком, хоть издали увидеть Светлану. Вернуться бы – да граф Шувалов запретил.

Уже сворачивая на свою улицу, Кошкин подумал, что нынче, перед тем как уснуть, он напишет письмо Светлане. Напишет – и не сожжет на этот раз. Ей-богу, не сожжет! Наверное, прав Образцов: гонору у него много. И у нее, у Светланы, видать, тоже. Но она-то – вдовая графиня! Богиня почти что. Царица. Ей положено гордой быть. А он чего ради себе жизнь отравляет?

…а после, прищурившись, Кошкин вдруг увидел тонкий женский силуэт возле парадного крыльца своего дома.

Время будто замерло. Дама стояла, не шевелясь, спиною к Кошкину. Она высоко задрала голову и высматривала что-то в окнах. На фоне грязно-желтой стены Кошкин угадывал очертания маленькой шляпки на ее голове и отсутствие поклажи в руках.

До чего же страшно было сделать еще один шаг… и убедиться, что снова ему померещилось. Дамой, что в темноте и одиночестве стояла возле его дома, оказалась Ирина Алифанова.

– Простите… – Ирина побежала к нему сама. – Я не должна была сюда приходить, знаю, но в участке сказали вас уже нет, а ждать до утра я не могла, никак не могла…

Волосы ее были растрепаны, и несколько белокурых прядей будто бы случайно падали на левую щеку, на которой – то ли Ирина переборщила с румянами, то ли… Черт дернул Кошкина коснуться ее волос и легонько отвести в сторону. Ирина дернулась, будто ее поймали на чем-то постыдном – но отойти не решилась. На щеке красовался огромный бурый кровоподтек.

– Это он сделал? – свирепея, спросил Кошкин.

Ирина мотнула головой:

– Это не важно! Более – не важно. Я свободна теперь, Степан Егорович! Я ему теперь не жена!

– Неужто бракоразводные документы одобрили?

– Да! – Ирина нервно хохотнула, чем изумила Кошкина. Шагнула к нему, приблизившись почти вплотную. – Мне нужно поговорить с вами, Степан Егорыч. Сейчас же!

Однако вместо разговоров, вдруг обвив руками его шею – поцеловала.

Кошкин растерялся: это случилось впервые, хотя он и прежде чувствовал, конечно, что Ирина неравнодушна к нему. И на миг ее мягкие податливые губы увлекли его, заставили забыться, жарко припасть к ней. Покуда ушатом холодной воды не пришло осознание: нельзя с нею так поступать.

Кошкин резко отстранился. Выпалил на одном дыхании:

– Я другую люблю…

И понятия не имел, что ему делать, покуда из глаз Ирины водопадом катились слезы. Пролепетал лишь:

– Простите…

– Нечего прощать, Степан Егорович, – она вымученно улыбалась, – вы ничего мне не должны. Напрасно я пришла.

Ирина, наскоро избавляясь от слез, отступила: настаивать она не собиралась, конечно.

– Позволите вас проводить? Время нынче неспокойное…

– Не надо! – прервала она его резко. – Идите домой ради Бога, не нужно ничего!

Ирина не чета многим: она сильна и решительна. Кошкин знал это, оттого не посмел навязываться. Чего теперь-то уж? Ирина была врачом, как-никак, повидала в жизни еще поболе Кошкина. Она не бедная, запуганная сиротка, чтобы глупостей натворить. Кошкин постоял еще, рассеянно глядя ей вслед, и лишь когда фигурка Ирины скрылась из виду окончательно, тряхнул головой да нетвердо направился к крыльцу.

И не знал, что вечер еще лишь начинался.