След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше

— Прошу прощения, сударь, но я состою у него на службе и точно так же получаю жалованье, как горничные, повара и все остальные! Разве от этого мы становимся злыми? Чушь! Зло состоит в том, что вы обрекаете меня на тяготы и невзгоды. В конце концов, мне нужны еда, крыша над головой и все такое прочее. Вы отказываете мне в этом праве? Да и в любом случае сколько бы, интересно, я прожил, если бы попытался бросить вызов вашему брату? О нет, он не просто выгнал бы меня на улицу. Он швырнул бы меня в огонь! Или, скорее, я сам оказался бы в этих оковах, хрипя от боли. Вы в самом деле желаете, чтобы меня постигла подобная участь, сударь? Ради нескольких мгновений благословенной свободы?

Пока Грошемил излагал весьма разумные аргументы в свою защиту, Теплец не сводил с него безрадостного взгляда.

— Моя плоть изувечена, — сказал он, — а душа кричит от нескончаемых мук. Суставы рук пылают огнем. Мышцы шеи дрожат, когда я пытаюсь удержать голову. Когда-то я был крепким мужчиной, но посмотри на меня сейчас, а потом подожди до завтра, когда я буду выглядеть еще хуже. Значит, ты и пальцем не пошевелишь? В таком случае я проклинаю тебя, Грошемил, так, как может проклясть только мертвец.

— Но это жестоко! Я ни в чем не виноват! Я только исполняю приказы вашего брата!

Теплец оскалил окровавленные зубы:

— В этом мы и впрямь различаемся — ты и я, Грошемил. Взгляни на меня и знай: несмотря на оковы, душа моя остается свободной. Но ты… ты продал свою душу, и задешево.

С той стороны, где висел в оковах другой узник, послышался стон, и Теплец с Грошемилом, посмотрев туда, увидели, что он пошевелился, подтягивая под себя ноги, а затем медленно и мучительно выпрямился, чтобы облегчить тяжесть оков. Его покрытое жуткими шрамами лицо повернулось к ним.

— Это зеленое и бывает любого размера — вот и все, что я тебе скажу, Теплец, — проговорил он.

Теплец наморщил покрытый капельками пота лоб, под которым тянулась красная полоса обожженной плоти.

— Ладно, погоди. Грошемил еще здесь.

— Зеленое…

— Я с ним разговариваю, будь ты проклят!

— У тебя осталось еще четыре вопроса, Теплец! — нараспев произнес пленник.

— Заткнись! Я не готов начинать все сначала!

— Четыре вопроса!

— Фи! Твердое или жидкое?

— И то и другое! Хи-хи!

Грошемил взял свою дощечку и направился к выходу.

— Подожди, писарь! Куда ты?

— Не могу остаться! — крикнул Грошемил. — Не вынуждайте меня, сударь!

— Ты должен убрать кровь, дерьмо и мочу — так приказал твой хозяин!

Грошемил остановился почти у самой двери.

— Это нечестно! — прошептал он, прижимая к носу надушенный платок. Но Теплец, будь он проклят, был прав. Грошемил развернулся кругом. И осведомился: — Это горячее или холодное?

— Ты не имеешь права задавать вопросы! — завопил другой пленник.

— Горячее или холодное? — крикнул Теплец. — Это мой следующий вопрос!

— Нечто среднее!

— Сопли, — вздохнув, сказал Грошемил.

— Жулики!

— Сопли, да? — спросил Теплец. — Это сопли? Ага! Я выиграл!

Фелувил Великодушная поправила бюст под запятнанной кофтой и, тяжело вздохнув, села напротив моряка.

— К нам давно уже не захаживали чужеземцы, — произнесла она.

Ее собеседник пожал плечами, крепко обхватив руками кружку горячего рома. Порция была достаточно велика, но он бросил на стойку серебряную монету еще до того, как Фелувил закончила наливать, так что советовать ему не злоупотреблять она не стала, тем более что гость промерз до костей.

— Проклятые мародеры, — мрачно проворчал он.

— С чего вдруг такая нелюбезность? — Хозяйка гостиницы откинулась назад. — Давай начнем сначала. Я Фелувил Великодушная, владелица «Королевской пяты».

— Рад за тебя, — ответил моряк. — Меня звать Эмансипор Риз. Впрочем, вряд ли стоит запоминать, я надеюсь, мы тут пробудем недолго.

— Пока у вас есть деньги, вам здесь будут рады. Можете не сомневаться. — Она взглянула на сидевшего рядом с моряком Шпильгита и нахмурилась. — А ты, управляющий, учти, что за тобой должок, а впереди зима, долгая и холодная.

Шпильгит наклонился ближе к Эмансипору:

— Вот потому-то она и зовет себя Великодушной.

— О, я более чем великодушна, — ответила женщина, — но только когда это ценят. А не тогда, когда является некий придурок, именующий себя клятым сборщиком налогов. Мы сами построили это заведение и никому ничего не должны! Так и передай своим надутым начальникам, Шпильгит!

— Передам, Фелувил, непременно передам. Обещаю!

— Смотри не забудь!

— Уж точно не забуду!

— Скажешь, стало быть?

— Обязательно!

Со стороны окна послышался голос Акля:

— Что это он делает с теми трупами?

Все дружно повернулись туда, кроме Эмансипора, который все так же склонялся над дымящейся кружкой, глубоко вдыхая пьянящие испарения.

Фелувил, ворча, встала и направилась к двери. Приоткрыв ее, она слегка высунулась, после чего быстро убрала голову обратно и развернулась к Шпильгиту:

— Это тот самый, который убил голема?

— Когда мы подошли, он как раз выдирал голему потроха, — пояснил Шпильгит.

— И как же, интересно, он его убил?

— Понятия не имею, Фелувил, но убил. И ведь сам даже царапины при этом не заработал!