След лисицы на камнях

– Я ведь много раз представлял, как мы встретимся. Как я в глаза ей посмотрю, а она плакать станет и прощения просить. А когда до настоящей встречи дошло… Какое там прощение! Верка мигом просекла, что я в бегах. Знала откуда-то, что у меня еще срок не вышел… Я сначала думал: боялась меня, а потом понял: ни хрена она не боялась. Ни бога не боялась, ни черта, ни Гришки Возняка. Смотрит на меня, прищурилась такая и тянет: «Ванюююююшка! Да ты беглый зэк!» Вся в грязи, в земле с ног до головы. Волосы всклокочены. А зубы все равно скалит!

Макар понимающе кивнул.

– Что она вам сказала? Что сдаст вас в полицию?

– Верно, – усмехнулся Худяков. – Даже покраснела от удовольствия. Ты, говорит, пойдешь за побег на новый срок! Сдохнешь за решеткой, Иван! Улыбается, а у самой глаза злющие-презлющие! Я только тут и понял, что она меня ненавидела все это время почище, чем я ее. Вера была не из тех людей, которые говорят себе: я невиновного в тюрьму отправила. Она себя, красавицу, сто раз оправдала: плохой был человек Иван Худяков и на воле ему не место.

– И вы ее убили.

– В голове помутилось, – сказал Иван, не зная, что почти дословно повторяет слова Красильщикова. – И в ушах звон… Она мне в лицо скалилась. Совсем не верила, что я на нее пойду. А я пошел. Она баба здоровенная, а я… Чего я? Правильно Михалыч сказал: старик; старик и есть! Лицо у нее удивленное стало, а глаза все равно были злые… Были, – повторил он.

Уронил руки, ссутулился и тяжело опустился на мокрую землю – дряхлый, разрушенный, умирающий человек. Худякова кинулась к нему, но Иван отрицательно качнул головой.

– Не надо, мать… Отсижусь. – Он поднял глаза на Макара. – Но вот труп ты, умник, не найдешь. И слава богу! И не надо этого, никому не надо.

– Я уже нашел, – сказал Илюшин. – Когда увидел рисунок Татьяны и понял, что он означает. Кого могла выгораживать девочка, отказавшаяся подтвердить алиби своего взрослого друга? Только его самого или его мать. Я вспомнил, что вы с Ниной Ивановной опоздали на пожар, что Нина Ивановна повредила руку, что с этого двора пропала чугунная станина от швейной машинки, а Чижик лаял как ненормальный два раза за ночь, – и вся картинка сложилась.

– При чем здесь станина? – изумился Красильщиков.

– Поправьте меня, Нина Ивановна, если я в чем– нибудь ошибусь. Когда Иван убил Бакшаеву, он оттащил тело в кусты и кинулся за вами. Пробрался огородами, чтобы не встретить никого из торопящихся на пожар. Вы прибежали, увидели мертвую Веру… Что вам было делать? Вы не знали, как скоро ее начнут искать… А действовать нужно было очень быстро. Спрятать за домом? Найдут. Выкопать яму? Нет времени. И вы придумали отличный выход! Подозреваю, что это была ваша идея, Нина Ивановна.

Старуха вздохнула, но промолчала.

– Вы притащили тело Бакшаевой сюда. Идти до терема недалеко, вдвоем справились. Вы оба сильнее, чем кажетесь.

– Что значит – сюда? – недоуменно спросил Красильщиков.

– Вот сюда, – показал Илюшин. – Где мы с вами сейчас стоим. Чижик рвался из конуры и лаял, как обезумевший: на его территории происходило что-то нехорошее. Нина Ивановна с сыном привязали к телу Бакшаевой тяжеленную станину и бросили его в пруд.

После его слов наступила такая тишина, что стало слышно, как за забором шуршит под ветром сухая трава. Бабкин, не успевший узнать от Макара эту часть истории, оторопел так же, как и все остальные.

– Ты сказал – в пруд? – переспросил он.

– Да.

– Бакшаева – здесь?

– Да, – кивнул Макар.

– Здесь?! – ахнул Красильщиков.

Все посмотрели на гладкое темное зеркало воды.

– Это хороший пруд, – сказал Макар. – Глубокий. А главное, земля здесь глинистая и вода непрозрачная. Я обратил внимание, когда вы устанавливали мостки для ежей. Нижних ступенек почти не видно, а ведь они уходят в глубину сантиметров на двадцать, не больше. Вера Бакшаева лежит на дне.

– Она все это время была здесь… – прошептал Красильщиков. Казалось, он близок к тому, чтобы сесть рядом с Иваном. – И никто из нас не знал…

– Почему же никто? Ваша подруга знала. – Он посмотрел на Татьяну, не отрывавшую взгляда от воды. – Когда Худякова и Иван пробежали мимо ваших окон обратно, Таня пошла по их следам. И нашла белую туфлю. Она свалилась с ноги Веры, когда ее тащили к пруду. Вы ее подняли, да, Татьяна?.. Все остальное известно. Я обвинил вас в убийстве, и вам ничего не оставалось, как согласиться: ведь иначе вы должны были рассказать про Ивана. А вы считали, что один раз его уже предали.

– Я предала, – твердо сказала Татьяна.

– Ты была таракашка мелкая, – подал голос Худяков. В глазах его мелькнула и растаяла нежность, на мгновение преобразившая его лицо: не старый беглый зэк, а веселый смешливый парень показался и пропал. – Какой с тебя спрос, дурочка… Никогда я на тебя зла не держал.

– Я держала, – сказала Худякова. – Прости, милая моя. Господи! Семьдесят лет с лишком живу, а как родилась дурой, так и помру. Да еще и в тюрьме…

Она покачала головой и, к изумлению Бабкина, улыбнулась, словно удивляясь и восхищаясь поворотами своей судьбы.

– Почему в тюрьме? – нахмурился Макар.