След памяти

Беатриса схватила Керанса за локоть. Она указывала вниз, на испытательную станцию, на крыше которой стоял небрежно одетый, заросший многодневной щетиной доктор Бодкин и махал руками, привлекая внимание людей на корабле. Один из них, негр с голой грудью, в белых брюках и белой форменной фуражке, что-то крикнул в ответ.

Керанс пожал плечами.

— Алан поступает правильно. Прячась, мы ничего не выиграем. Наоборот, если мы им поможем, они скорее оставят нас одних.

Беатриса колебалась, но Керанс взял ее за руку. Гидроплан, теперь освободившись от свиты, возвращался в облаке пены.

— Идем, если мы успеем спуститься к причалу, он захватит нас на борт.

8. Человек с невинной улыбкой

Красивое мрачное лицо капитана Стренджмена выражало смесь подозрительности и презрения. Он сидел, откинувшись, под навесом на палубе парохода. Теперь он был одет в жесткий белый костюм, гладкая шелковая ткань которого отражала позолоту кресла с высокой спинкой эпохи возрождения, заимствованного из какой-нибудь лагуны в Венеции или Флоренции. Кресло подчеркивало магический ореол, окружавший капитана.

— Ваши мотивы кажутся мне слишком сложными, доктор, — заметил он, обращаясь к Керансу. — Впрочем, возможно, вы и сами не отдаете себе отчета в истинных мотивах. Назовем это тотальным синдромом безделья и покончим на этом.

Он щелкнул пальцами. Подошел стюард, стоявший невдалеке, капитан выбрал с подноса маслину.

Беатриса, Керанс и Бодкин сидели полукругом в маленьких креслах, попеременно ощущая то жар, то холод, так как портативный кондиционер все время менял радиус своего действия. Была уже половина первого. Лагуна за бортом превратилась в сплошной костер, яркий свет скрыл все здания, возвышавшиеся на ближайшем берегу. Джунгли неподвижно застыли, задыхаясь от невыносимой жары, аллигаторы попрятались в клочки тени, которые сумели отыскать.

Несмотря на солнцепек, люди Стренджмена на борту одного из катеров работали, хотя и с ленцой, разгружая какой-то тяжелый груз под руководством огромного горбатого негра в зеленых шерстяных шортах. Огромная гротескная пародия на человека, он время от времени поправлял повязку на глазу и непрерывно выкрикивал команды, смешивая слова благодарности и проклятия, летавшие в горячем воздухе.

— Скажите, доктор, — продолжал настаивать капитан, очевидно, неудовлетворенный ответом Керанса, — когда вы все же предполагаете покинуть лагуну?

Биолог заколебался, не решаясь назвать определенную дату. После того как они целый час прождали, пока Стренджмен переоденется, им разрешили поздороваться с ним и объяснить, почему они остались в лагуне после ухода отряда заграждения. Однако капитан, по-видимому, не принял их объяснений всерьез, перейдя от удивления их наивностью к подозрительности.

Керанс внимательно следил за ним, не желая пропустить даже малейшей фальшивой ноты. Кем бы Стренджмен ни был на самом деле, он не казался заурядным грабителем. Странное, до предела угрожающее впечатление производил и сам корабль, и его экипаж, и особенно его хозяин, Стренджмен с его белым улыбающимся лицом, черты которого становились более резкими и зловещими, когда он улыбался, — вот он-то представлялся Керансу наиболее опасным.

— Мы, в сущности, и не обсуждали эту возможность, — ответил биолог. — Я думаю, мы все надеялись остаться здесь неопределенно долго. Правда, у нас не очень велики запасы продовольствия и горючего.

— Но, мой дорогой, — возразил капитан, — температура скоро достигнет двухсот градусов, и вся планета вернется в мезозойский период!

— Совершенно верно, — прервал его доктор Бодкин, внезапно очнувшись от погруженности в свой внутренний мир. — И поскольку мы — часть планеты, мы тоже возвращаемся в прошлое. Здесь наша зона перехода, тут мы вновь осваиваем свое биологическое прошлое. Поэтому мы и решили остаться здесь. Никаких тайных причин этого поступка нет, Стренджмен.

— Конечно, нет, доктор, я вполне доверяю вашей искренности. — Выражение лица капитана непрерывно менялось, оно становилось то раздраженным, то дружелюбным, то скучающим, то погруженным в себя. Прислушавшись к шипению воздушного насоса на палубе, он спросил:

— Доктор Бодкин, ребенком вы жили в Лондоне? У вас должно быть много сентиментальных воспоминаний о дворцах и музеях. Или вас интересуют лишь воспоминания доутробного периода?

Керанс взглянул на него, пораженный легкостью, с которой тот перенял жаргон Бодкина. Он заметил, что Стренджмен не только ждет ответа Бодкина, но одновременно следит за Беатрисой и им самим.

Но Бодкин сделал неопределенный жест:

— Нет, боюсь, что я ничего не помню. Ближайшее прошлое не интересует меня.

— Жаль, — лукаво ответил Стренджмен. — Вся ваша беда, значит, заключается в том, что вы живете где-то за тридцать миллионов лет отсюда. Вы утратили всякий интерес к жизни. Я же очарован недавним прошлым. Сокровища триасовой эпохи для меня ничто по сравнению с драгоценностями, оставленными вторым тысячелетием нашей эры.