След торпеды

— Вы находитесь в водах СССР, — сообщил Лысенков о цели своего визита. Он потребовал предъявить судовые документы.

— Документ мой рубка, прошу вас пройти, господин русский офицер…

Последние слова иностранец произнес так отчетливо, что Лысенков невольно заметил вслух:

— Русский язык хорошо знаете…

— Я был Москва! Я видал Юрий Гагарин!.. — И, открыв дверь в рубку, добавил: — Мой мать русский, отец немец… Я ест коммерсант. Судно мне подарил дед…

Лысенков проверил судовые документы, уточнил экипаж судна.

— Пять человек, я ест шестой, — угодливо улыбнулся капитан и подозвал к себе матроса-рыбака, стоявшего у двери рубки, сказал ему на немецком языке, чтобы тот принес бутылку коньяка. Мичман Капица, сопровождавший Лысенкова, шепнул капитан-лейтенанту на ухо:

— Двое возятся в машине с двигателем, видно, ремонтируют. А капитан угодничает…

«Угодничает — значит, что-то у него тут есть…» — сообразил Лысенков и сказал Капице:

— Пошлите двоих моряков в трюм…

Лицо у капитана-немца посерело, стало холодным и непроницаемым, правая бровь подергивалась. Заметив испуг иностранца, Лысенков решил уточнить: успели они выбросить сети за борт? Судя по документам и записям в вахтенном журнале, судно рыбачит уже две недели, а рыбы почему-то не видно.

— Где рыба? — поинтересовался Лысенков.

— Там, в море… — Капитан развел руками. — Я долго ищет рыба, нет много-много рыба. Две недели ищет рыба…

«Я не знаю, где ты шастал две недели, рыбу ли ты искал или еще кого, а вот ходить в наши воды нельзя, — хотелось возразить Лысенкову. — И глазки ты мне, как уличная девица, не строй. Ишь, умник нашелся — рыба в море. А где же ей быть? Ты лучше скажи, зачем сюда притащился, где твоя  р ы б а. Что, не понял?..» Внутри у помощника горело от злости, что не может разоблачить иностранца. А тот стоял у двери рубки, курил сигару и нагло поглядывал то на Лысенкова, то на мичмана Капицу.

В рубку вошел матрос-рыбак, высокий, сутулый, с черной бородой и золотыми сережками в ушах. Он принес на подносе бутылку коньяка. Капитан мигом наполнил рюмки.

— Для храбрось, как говорят русские. Прошу. — И протянул Лысенкову рюмку.

«Ты что же, рыжий пес, решил усыпить меня коньяком? — ругнулся в душе капитан-лейтенант. — Дешевый прием!» А вслух произнес:

— Благодарю, капитан, но я не пью… — И, не дождавшись, что ответит ему рыжий, попросил карту.

— Один момент. — Капитан вынул из стола карту. — Я пометил красный карандаш наш место. Понимай? А может, вам подай лоций?

«Интересно, когда он успел пометить место задержания судна? — спросил себя Лысенков, разглядывая карту. — Выходит, сделал пометку еще до нашего подхода? Почему, что его побудило? Если отказал двигатель, то зачем делать на карте пометку? К тому же сети рыбаки не выбросили…»

Лысенков задержал взгляд на радиостанции. Новая, вся сверкает. Похоже, недавно установили. Капитан перехватил его взгляд, поспешно пояснил: радиостанцию недавно он заменил, потому что раньше в рубке стояла другая, маломощная, и он не мог связываться с соседними судами, ведущими рыбный промысел.

— Я ест любитель радио. Мой слабость — музыка, — улыбаясь, похвалился капитан. — Русский музык — карош… — И тут же пискливо пропел: — «Выходил на берег Катьюша, выходил на берег крутой».

«А в судовых документах номер радиостанции другой, — неожиданно для себя обнаружил Лысенков, делая вид, что рассказ капитана его заинтересовал. — Впрочем, видно, не успел внести в судовые документы поправку».

Лысенков вышел на палубу. Тут к нему подошел старшина 2-й статьи Павлов, проверявший с матросом Гусевым трюм. Он доложил, что там, кроме мелкой соли, ничего нет. Сети сухие, похоже, что к ним никто не прикасался. На вопрос Лысенкова, почему он в этом так уверен, старшина ответил: в трюме из мешка брали соль, просыпали ее на сети, так и лежит.

«Сухие сети и соль ничего не значат», — подумал Лысенков. Он приказал мичману связаться с кораблем. Марков ответил сразу же. Лысенков доложил об осмотре, упомянул и о радиостанции, хотя тут же добавил, что капитан судна не скрывает, когда и почему заменил ее; просил у командира разрешение отпустить судно, ибо задерживать его нет оснований. Капитан 3-го ранга ответил коротко: «Согласен». Вот оно что — согласен. А ты, Лысенков, сетовал на командира, мол, не доверяет тебе, придирается. Сам-то ты как барышня — обиды таишь!..» В это время к нему подошел матрос Гусев и, кивнув в сторону надстройки, тихо сказал:

— Там какой-то странный буй…

Лысенков тут же поднялся на надстройку судна. Капитан-иностранец надулся, что-то проворчал на своем языке. Лысенков увидел огромный красно-белый буй с длинным стальным тросом. Не успел он задать капитану вопрос, как тот сам к нему поднялся. Лысенков тихо и, казалось, совсем безразлично спросил:

— Что это?

— Снасть от трала… Нехорош снасть… Капут снасть…

— А это? — Лысенков кивнул на металлический буй.

— Мой бросай сеть, буй бросай, потом далеко видно, где сеть… — заискивающе пояснил капитан.