След торпеды

— Ладно, давайте анализировать обстановку. Итак, где у нас есть косяки окуня? Севернее острова Баклан! А судно «рыбачило» при входе в узкость. Почему? Это — раз. Во-вторых, была ли там лодка? Я сомневаюсь. Сам же говорил, что в этом месте подводные камни, скалы, легко разбиться. Егоров — молодой акустик, шум винтов судна принял за подводную лодку. Помнишь, был у нас в гостях на День пограничника отец мичмана Капицы? Он рассказывал такую историю. Акустик нашего корабля стадо касаток принял за немецкую лодку. Вышли в атаку. Взорвались глубинные бомбы. А всплыли… оглушенные касатки. Да, музыка моря… Тут, лейтенант, слух у человека должен быть особенный. А есть ли этот слух у Егорова? Теряется он в сложной обстановке. Одним словом — гитарист, а не акустик. И потом, — продолжал капитан 3-го ранга, — проход между скалистыми островами очень опасен для судоходства. Тут и наш «Алмаз» может наскочить на камни.

Руднев не мог разделить точку зрения командира, но промолчал. Матрос Егоров пришелся ему по душе: серьезный, вдумчивый, начитанный. Незадолго до выхода в море на корабль принесли почту. Руднев увидел, как он, уединившись у орудия, читал письмо. Лицо матроса стало хмурым, задумчивым. Штурман подошел к нему, спросил, что случилось. Егоров свернул листок, помялся, а потом с тревогой в голосе заговорил:

— Света едет в Ленинград. У ее матери какие-то неприятности… Прочтите, товарищ лейтенант.

— Неудобно читать чужие письма, — смутился штурман.

— Я прошу вас…

Руднев прочел письмо, и на его худощавом лице появилась улыбка:

— Любит она вас, потому и просит поехать. Кто у нее родители?

— Мать — врач районной поликлиники. Отец работает слесарем на Путиловском заводе.

— Отпуск вам не положен, — заметил Руднев. — Еще и года не прошло, как прибыли на корабль… Вот что, скажите ей, мол, уходим далеко в море, а вернемся, будешь просить у командира отпуск. У вас с ней серьезно?

— Навсегда…

— Понятно… — Руднев помолчал. — А как отец?

— Ее?

— Нет, ваш.

— Я ему ничего не писал. Познакомился со Светой в Кронштадте, на танцах. Скажу вам честно, Павел Семенович, — я люблю Свету и в обиду ее не дам.

— Правильно! — поддержал лейтенант. — Я вот тоже женился в Ленинграде. Привез жену в село и говорю маме: «Вот она, моя подруга жизни, прошу любить и жаловать». А теперь у меня малыш растет…

Вспомнив это, штурман подумал: нет, не может Егоров обманывать, парень он серьезный, а то, что любит играть на гитаре, так в этом нет ничего плохого. Об этом он и сказал Маркову и тут же добавил:

— Я еще покумекаю на карте, посмотрю лоцию, поговорю с акустиком, а уж потом…

Марков прервал его:

— Добро!

Через час по кораблю раздался сигнал на обед. За столом Марков был грустный. Это заметили все, особенно помощник. Он-то и подал первым голос, высказав мысль, что лодка не могла нарушить наши территориальные воды. Однако ему решительно возразил командир электромеханической боевой части, напомнив случай с английской подводной лодкой. В девятнадцатом году она скрытно вошла на Балтике в Копорский залив и предприняла атаку против балтийских эсминцев «Азарда» и «Гавриила». Командир английской лодки, перед тем как произвести торпедную атаку, решил всплыть, чтобы лучше разглядеть советские корабли. Комендор Богов с эсминца «Азард» заметил рубку подводной лодки и первым выстрелом из носового орудия попал в нее. Лодка затонула. И не зря в честь подвига комендора Богова на Балтике сложили песню, ее поют и поныне.

Задетый за живое, капитан-лейтенант Лысенков сказал:

— Если желаете, я могу рассказать, как эта бывшая английская лодка потом плавала под нашим советским флагом.

— Я не историк, и мне это ни к чему, — насупился инженер-механик.

— Вот и зря, — вмешался в разговор командир. — История — вещь полезная…

Лысенков поведал о том, как в 1928 году, то есть спустя девять лет после потопления английской подводной лодки в Копорском заливе, эпроновцы подняли ее со дна залива. По тем временам это была одна из новейших подводных лодок в мире. Вскоре лодку отремонтировали, она прошла ходовые испытания и долгое время плавала под советским флагом.

— Ну, этого быть не может! — возразил начальник радиотехнической службы. — Если лодка плавала в составе советского Флота, то почему ее не переименовали?

Лысенков развел руками.

— А я не верю, Сергей Васильевич, — заметил Марков. — Вы, такой эрудированный офицер — и вдруг не знаете. Небось решили меня проверить?

Лысенков покраснел, сказал, что он действительно не знает деталей.

— А я знаю, — Марков отодвинул в сторону тарелку. — Помните, в прошлом году на нашем корабле ходил в море вице-адмирал Холостяков?

— Помню.