След в след

Сергей понимал, что новое восстание неизбежно, близко и он призван сыграть в нем роль народнической «Земли и воли». То есть, он должен разработать четкую, ясную для каждого больного программу борьбы. Это и только это не даст развиться, в корне подавит стихийность, сделает движение организованным и сознательным. Работа над Программой заняла у Сергея больше месяца, и в окончательном виде главные требования больных были сформулированы так: 1) прекращение террора, всякого произвола и репрессий персоналом отделения; 2) полное самоуправление больных; 3) немедленная установка новых кроватей и расселение больных в соответствии с принципом «один человек – одна койка»; 4) регулярная, раз в десять дней, смена постельного белья; 5) прекращение воровства на кухне и улучшение питания.

Но самая долгая, самая тяжелая работа была связана не с этими пунктами, а с организацией больных. Во-первых, Сергею надо было завоевать доверие Трухно и Козлова, так или иначе подчинить их своему влиянию. Было необходимо изменить течение и ход их болезни, сохранив силу аффектов, растянуть приступы на дни, возможно, даже недели. В случае нужды научиться произвольно их вызывать и так же произвольно купировать.

Чтобы во всем этом продвинуться, Сергей еще с конца ноября начинает энергично заниматься психиатрией, берет труды Крепелина, Кречмера, Фрейда, Ганнушкина, изучает технику общения с психическими больными, способы воздействия на них. По просьбе Сергея Вера несколько раз приходит к нему вместе со своей подругой-психоневрологом Леной, и после ряда консультаций с ней Сергею удается поставить и Трухно, и Козлову точный диагноз. Каркас здания сложен, теперь стены можно подводить под крышу. Вера добывает последний фармацевтический справочник, а затем через ту же Лену – лекарства, нужные Сергею для Трухно и Козлова. Теперь у него есть все необходимое, чтобы болезни обоих подчинить интересам дела и организации.

В итоге уже к середине февраля организация Трухно и Козлова создана, действует. Хотя пока не совершена ни одна акция, не поднят ни один бунт, весь персонал отделения хроников уже почувствовал, что с больными что-то происходит. Агрессии сделалось меньше, заметно меньше, да и другие реакции изменились. Главное же, что между врачами и больными теперь глухая стена, и разглядеть через нее что-нибудь трудно. В палатах тихо, конфликты гасятся сразу, еще до вмешательства санитаров. Кто-то взял на себя их права, обязанности, и хотя прямого неповиновения нет, ясно, что радоваться тут нечему. Больные не дают поводов для избиения, и у санитаров меньше чувства правоты, без него бить беззащитного человека трудно. Все это так непривычно, что санитары нервничают, начинают бояться. В палаты они теперь заходят редко и всегда по двое.

Тридцатого апреля, через два месяца после февральского бунта, как обычно, была устроена мена кроватей, но на этот раз все прошло мирно, без единого эксцесса. На следующий день больные по приказу организации заняли свои прежние койки, а еще через два дня был нанесен второй ответный удар – во время ночного обхода санитарам устроили темную, били жестоко, и с этой ночи почти до лета те больше вообще не появлялись в палатах.

Сергей сознавал, что выигран только первый раунд, что скоро врачи пойдут по испытанной дороге – станут искать и найдут среди больных информаторов. Он знал это из той логики политической борьбы, которая была ему преподана в камере курганской следственной тюрьмы, и был удовлетворен, когда его уверенность оправдалась. Он сознавал, насколько пока уязвима их организация: достаточно любому стукачу назвать врачам имена Трухно, Козлова или его, их выпишут, просто переведут в другое отделение – а дальше все немедленно будет подавлено. Чтобы этого не допустить, был только один путь – он, Сергей, должен был сыграть роль Клеточникова. Как Клеточников, пойти на службу к врагам, добровольно сделаться их информатором. Тогда бы он заранее знал обо всех акциях, которые медперсонал готовит против больных, и мог предупреждать удары. Еще важнее, что он сам был бы конструктором этих акций, основанных единственно на его информации. Но для всего этого Сергею был необходим человек, который согласится представить его, рекомендовать в качестве больничного сексота. Сделать это мог только близкий к врачам Левин. Сергей был убежден, что тот согласится.

С Левиным Сергей разговаривал дважды. Первый разговор он построил как продолжение их прошлогодних бесед о больничных непорядках, но сразу увидел, что Левин понимает, что происходит в отделении, догадывается о его роли, и свел разговор на нет. Второй раз они говорили тридцатого апреля. На этот раз Сергей уже не играл в кошки-мышки, он не сомневался, что правда за ними и это убедит Левина перейти на их сторону. Но Левин не захотел его понять и наотрез отказался помогать. Сергею он сказал две вещи, которые иначе, чем издевкой, назвать было трудно: первое – «больные не должны управлять здоровыми», и второе – «если зло исходит извне, тогда еще есть надежда».