След в след

После второго разговора с Левиным вся организация оказалась засвеченной. Несколько дней Сергей был в прострации. Он знал, винил себя в том, что сам раскрылся, сам доверился Левину и погубил все их дело. Потом, когда Сергей стал постепенно приходить в себя, вопрос, что делать с Левиным, трижды обсуждался Трухно, Козловым и им. Трухно с Козловым считали, что Левин наверняка передал свой разговор с Сергеем сыну, теперь они равно опасны и оба должны быть убиты. Смерть Левиных будет не только оправдана интересами дела, но и справедлива, поскольку они давно не больные, а часть медперсонала. Но тогда Сергей отказался дать санкцию на их убийство. Он продолжал считать, что пока все должно ограничиться их избиением и запугиванием, потому что без помощи Левиных сексотом ему не стать. Во время третьего заседания Козлов спросил Сергея, кто возьмет на себя избиение Левиных – они сами или другие больные, Сергей ответил, что они трое при всех условиях должны остаться в тени, тогда Трухно поддержал Козлова, сказал, что больным в состоянии аффекта трудно объяснить, как это – избить Левиных, но не убивать их, и на этот раз Сергей с ними согласился.

Через два дня после этого разговора от одного из больных Сергей узнал, что медсестра Марина, женщина редкой красоты, которая полгода назад стала женой врача их отделения, изменяет ему с ночным санитаром и понял, что договориться с ней будет не трудно, Левин ему больше не нужен. В тот же день вечером он сказал Трухно и Козлову, что пришло время вернуться к Левиным. Их точку зрения он знает, но, так как речь идет о человеческих жизнях, они должны вынести приговор единогласно. Потом раздал каждому по ручке и листку бумаги и добавил, что голосовать они будут тайно, что минус в их листках означает смерть Левиных, а плюс – их жизнь: так что они должны хорошо подумать, прежде чем что-нибудь напишут. Ни Трухно, ни Козлов не знали, чего хочет Сергей, и оба, не сговариваясь, решили за ним подглядеть. Он провел только одну горизонтальную черту, и вслед за ним Трухно и Козлов тоже поставили минус.

Через два дня ночью в отделении началась драка, в самом ее разгаре несколько больных ворвались в комнату Левиных, и те после короткого сопротивления были убиты. В конце апреля Сергей во время дежурства Марины встретился с ней. Они долго говорили, и она согласилась помогать им и дальше.

К середине мая шестидесятого года организация Трухно и Козлова уже полностью контролировала отделение хроников и успела добиться удовлетворения большинства требований. Прекратились избиения и издевательства, в больницу завезли сорок дополнительных коек; пока их поставили в коридоре, но скоро плотники должны были закончить деревянную перегородку, которая отрезала конец коридора и делала из него новую палату. Больным теперь регулярно меняли белье и стали лучше кормить.

Оба летних месяца, июнь и июль, Сергей чувствовал себя хорошо, дело, за которое он боролся, победило, он был бодр и весел, хотя почти не принимал лекарств. Врачи говорили Вере, что пока все идет отлично, Сергей практически здоров и в конце августа, если ничего не изменится, а главное, он сам будет к этому готов, его выпишут. Тем неожиданнее после таких прогнозов было для всех самоубийство Сергея, происшедшее ночью семнадцатого августа 1960 года. Его смерть подкосила Веру. По словам Ирины, она долго болела и, так и не оправившись, умерла в январе 1963 года.

Самоубийство Сергея и для врачей, и для его близких осталось загадкой, но после того, что мне было рассказано, я рискну сделать одно предположение. Конечно, свою роль сыграло то, что он все еще боялся жить на свободе, вне больницы, но главное не это. Думаю, что он покончил с собой, когда понял, что здоров. Полтора года Сергей был болен; обычный хроник, он стал вождем больного народа. Он возглавил борьбу своего народа с медперсоналом – властью, которая давила и угнетала. Чтобы сломить эту власть, он, как Клеточников, внедрился в нее. И вот, когда его народ победил, было это в начале августа, Сергей вдруг увидел, что больше не болен, что он здоров и смотрит на других больных глазами здорового, теми же глазами, что врачи и санитары, – глазами власти. А это значило, что теперь у него нет своего народа, он вышел из него, изменил ему, его предал.

Проложит колею телега,
Впряженный мерин стар и плох,
У умирающего бега
Большие вмятины подков.
Следы колес равны пред Богом,
Мечтаний века в этом суть,
А мерин смертную дорогу
До дома хочет дотянуть.