Оно
Скрип половиц
Гретель уже подходит к перилам лестницы, согнулась вопросительным знаком, без особого желания переставляет ноги. Где-то внизу послышался невероятно громкий топот. Бам! Бам! Бам! Под этой массой бегемота не только ещё один пол провалится, но и весь дом рухнет, а последнем также предупредил донёсшийся из шкафов звон посуды. И даже здесь на втором этаже чувствуется как вибрации расходятся по стенам. Стёкла в рамах, и те дребезжат. Продолжил нарушать тишину один странный слог, будто слово, произнесённое на неизвестном языке. Голос грубый и очень хриплый, для слуха хуже, чем предсмертный вопль. А по его завершению зазвенел по-настоящему наводящий жуть пронзительный и резкий визг животного.
Секунду назад уставившаяся в пол Гретель, подняла взгляд на лестницу. На пару коротких мгновений страх задержал каждую мышцу в состоянии глубокого паралича. Первые движения приходятся именно на ноги, начинают шагать вперёд, потихоньку ускоряются.
В какой-то момент девочка бросилась бежать, вот только не назад, как потребовало перепугавшее сердце, а вперёд, под гул одобрения подступившего адреналина. Плач её собачки, он пересиливает страх. Гретель никому не позволит навредить своей любимице. Подбежала к перилам, заглянула вниз. Решительна и вся пылает от ярости. В глазах огонь, щёки краснеют и горят.
– Изабелла! – закричала во весь голос и тут же рванулась мимо перил к лестнице, внизу где-то по-прежнему скулит собака, её не видно, никого не видно. Зал пуст. Возможно, только кажется. Глаза не успевают адаптироваться к темноте, её, как всегда, слишком много.
Гретель быстро преодолела все ступени, спрыгнула с последней, но даже будучи внизу, никак не может сориентироваться. Визг слышится совсем рядом, девочка крутит головой в поисках источника, но взгляд встречают одни лишь тёмные углы, заставленные мебелью проходы. Кажется, что скулит где-то под полом, нигде и везде одновременно.
Даже стук собственных кроссовок мешает, сперва стоит угомонить себя. Но так не просто устоять на месте, тянут чувства бегать по залу из стороны в сторону. Вот ведь оно. Цвета голубой волны трёхместный диван с двумя бархатными подушками. Уж не зря рядом повалено кресло, опрокинут светильник. Гретель сорвалась с места, добежала и прямо на ходу упала на колени перед мебелью, заглянула вниз. Там темно, очень темно, но забившееся в самый угол маленький белый комочек видно. Бедняжка вся в пыли и паутине. Собрав шерстью попавшуюся на пути грязь, проделала на давно немытом полу своеобразную дорожку.
Сидит собачка и тихонько скулит. Ни крови, ни ран пока незаметно, но что-то так сильно напугало её, вся сжалась, в глазах что-то незримое между страхом и паникой. И дрожит как от страшного холода.
– Тише. Тише, – начала девочка, потянула к питомцу руку. – Успокойся, всё хорошо. Иди сюда. Тише.
Собачка на это не среагировала, смотрит куда-то в сторону, едва ли что-то замечает. В моменты замрёт, тогда и вовсе словно неживая мягкая игрушка.
– Дорогая, что случилось? – вновь обратилась к своей Изабелле. Дотянуться бы, ухватиться хоть за лапку, но так мало места, Гретель без того почти лежит на полу, волосами подметает грязь. Но рука всё же близко, пальцы касаются ласковой шерсти. Её нужно достать, у девочки плохое предчувствие насчёт возможных ран. Обычно именно боль делает животных неузнаваемыми. Несколько тревожная мысль, от которой даже трогать Изабеллу становится страшно.