Следящие тени. Книга 1

Пыль всё просачивается между половиц. Свет рассекает пространство. Это последний возможный шанс спастись, последний. Но боль-то никуда не делась, отступила дверь, но только не она. Девчонка не понимает, что напор прекратился. Тяжело дышит, хрипит, с губ стекают слюни. Вся красная, лицо перемазано. А пресс вот-вот возобновится и точно больше не остановится. Время последней возможности, последнего шанса истекает. Снова тщетно, в её сознание уже осела и обжилась мысль о безнадёжности, она ждёт итога. Сейчас даже не дёргается, обмякла на двери и только рыдает. Слезинки текут по щекам, капают вниз, образованные три влажные канавки расползаются по сторонам. Помутневшие от эмоций глаза устремлены в грязный пол. Это последнее? Пыль, завядшие цветы и растрескавшееся дерево? Ромашки весьма кстати.

Крысы, испуганные громкими звуками, вновь выбираются из нор, тихо и осторожно подбираются к истоку шума. Им интересен предмет, тревожащий тишину своими воплями.

Но отчаянно, изо всех сил, отталкиваясь от всего, до чего только смогла дотянуться, девочка рванулась в сторону своей комнаты. Не зная получится ли у неё или нет, она точно знает это её последняя попытка, после никакого сопротивления. При любом итоге Гретель уже ничего не понимает, ничего не воспринимает. Ей не должно быть жалко остатков сознания. Порыв оказался отчасти удачным. Изодрав половину своего измученного тела, смогла соскользнуть, затем вытянуть себя. И уже почти полностью выбралась в комнату, вот только не успела.

Понимая, что жертва уходит, пресс возобновился с новой силой, вновь нечто свирепое упёрлось в чертоги своей ловушки. Мебель заскрежетала с ещё большей страшной силой, в ней безжизненной нет духа, но рвётся она вперёд с животной яростью. Не озарит удача за упорство. В этот раз дверь успела прищемить лишь левую ногу девчонки в районе лодыжки. Резкое защемление не позволило завершить рывок, Гретель рухнула лицом в пол. Измученная, изодранная, ей бы пасть и не подниматься более, не сопротивляться и отдать мучителю всё желаемое. Однако же в глубине ещё есть силы, тотчас перевернулась. И уже лёжа продолжила вертеться, пытаясь высвободить зажатую конечность. Оно спешит навредить и искалечить, вызвать очередной крик. Ему нравится этот дикий визг. У него чёрные отверстия вместо глаз, я бьюсь об заклад, вместо сердца тоже… В этот раз не пришлось сопротивляться долго, оставив кроссовок по ту сторону, нога выскользнула.

Нечто продолжило толкать дверь, пока та снова плотно не прижалась. Там за стеной старого особняка ещё некоторое время будет греметь мебель. Следом из коридора послышится стук быстрых удаляющихся шагов и… Смех?

Гретель свернулась клубочком, продолжает громко рыдать. Всю её охватила ужасная боль, кажется, что тело разорвано в клочья, что она ужасно изувечена, неизлечима и все равно умрёт. Пока сама не видит и боится трогать, но точно знает, от горла и до самого низа, в том месте, где прислонялась дверь, распорото. На самом деле нет. Но и без вскрытого живота не может позволить себе даже шевельнуться, каждое движение причиняет ещё больше страданий. Дыхание, обязательная составляющая жизни, стало невыносимо болезненно.

И только одно не даёт утонуть в нестерпимой боли, она ждёт, что вот-вот придёт мама. Порой даже слышит её лёгкие шаги, они звучат вроде бы близко и одновременно так далеко. Приближаются, но никак не доберутся. До сих пор не покинут границы сознания, нашли в нём себе кров. Иногда же и вовсе Гретель видит стоящие рядом с собой босые ухоженные ноги, замершие в шаге от лица. Те несколько ждут, а потом уходят, девочка тянется за ними. Вновь и вновь протягивает руки, пока наконец краем глаза не заметит красивые нависающие над головой кудрявые волосы. Бархатные, сверкающие в излучении света как нити серебра. Таких ни у кого нет, кроме как у мамы. Она здесь, рядом. Ну когда же заговорит? Пусть наконец спросит, что случилось. Или, если не находится слов, хотя бы погладит своими тёплыми и нежными руками. Это ведь несложно? Приложит ладони к лицу. Тогда бы все раны сразу же затянулись, унялась не щадящая боль, и случившийся кошмар забылся бы как страшный сон. Не обнимет и не поцелует в лоб… Ничто не уйдёт. Никто не придёт.

Сцена повторяется, вновь вблизи лица остановились босые ноги с алым педикюром на ноготках.

Тишина, слышно только как совсем легонько завывает ветер, шелест движимых им штор. Вне стен лишь парочка парящих птиц и почти полное одиночество. Белый свет освещает проснувшийся мир, тени, порождённые его милостью, заключили в кольцо свернувшееся клубочком тело на старом деревянном полу.