Читаем Следопыт полностью

Один из сидящих был полный, с густой бородой, другой — немного сухощавый, высокий, с редкой бороденкой и выпирающими передними зубами. Оба были немкого моложе нас. Гла́за у редкобородого — голубые, как у дикой кошки. Я впервые в жизни видел человека с такими глазами. Голубоглазый, хотя и не стар, но, вероятно, житейски опытный человек. Он своим Неробким взглядом, казалось, пронизывал тебя насквозь.

Курд принес чайник. Бросил перед нами платок, наполненный желтым кишмишом. Мы. принялись пить чай.

— А вы, видать, из песков, — проговорил редкобородый.

— Да, — коротко ответил Мерген.

— Наверно, долго шли, вид у вас усталый, — заметил он же каким-то резким, скрипучим голосом.

— Верно, устали, — бросил мой спутник.

— И глаза у вас грустные. Может, оттого, что не состоялась сделка? А вот будете иметь дело с Курбанлы-ханом, всегда и все у вас будет в порядке.

— Пока что, к сожалению, не все в порядке, — неохотно произнес Мурадгельды.

Косе видно понял, что разговора здесь не получится и перестал приставать к нам с расспросами. Дождавшись, когда мы опустошим чайники, молодой курд моментально убрал их. Тут же принес большой шерстяной дастархан, ложки и полную миску дымящегося чектырме.

Мурадгельды первым попробовал еду. Потом мы быстро заработали ложками. Редкобородый оказался привередливым. Держа в руке ребро, он вяло шевелил челюстью и краем глаза наблюдал, как едим мы. Плохо ел и чернобородый. Эх, жизнь, когда это нам приходилось видеть мягкий, только что из тамдыра чурек и жирное чектырме?

Когда пришел парень-курд и начал убирать дастархан, Мурадгельды сказал ему:

— Мы сыновья Чорли-бая, если Курбанлы-ага дома, нужно бы ему передать кое-что от отца.

Курд удивленно на нас взглянул:

— Байские сыновья, а не знаете привычек хана. Он, на ночь глядя, не спрашивает у гостей — с чем они к нему пришли. Ведь говорят же: «Лучше утреннее зло, чем вечернее добро». Переночуйте, а завтра после чая он выслушает вас, — ответил курд и, схватив в охапку дастархан, вышел из помещения.

Приближалось время вечернего намаза, гости взяли по кумгану для омовения. Мы пошли без кумганов. Пришлось побродить по улице, пока другие справляли намаз. Было светло, лунно, звезды ярко усыпали небо.

Мурадгельды доволен был сытной едой и, смеясь, проговорил:

— Караджа, если нас так будут угощать и дальше, — давай не уезжать отсюда до тех пор, пока не прогонят.

— Только бы не выдать себя, а то действительно как последних собак прогонят.

— Если завтра встретимся с Курбанлы, что ему скажем, с какого конца начнем разговор? — спросил я.

Неожиданно мы увидели, что из других дверей приземистого длинного дома беспрерывно выходят люди. Показывая на них пальцем, Мурадгельды сказал:

— Смотри, Караджа, сколько людей! У Курбанлы, видать, и других гостей много. Дойдет ли завтра очередь до нас? Встретимся ли мы с ханом? А с чего начинать разговор с ним, для меня ясно…

Когда мы вернулись с улицы, отправление намаза закончилось, и гости пили чай. Мы тоже пододвинули к себе чайники. Напившись чаю со сладким кишмишом, легли на приготовленную для нас постель. А два молодых джигита еще не ложились, их приглушенные голоса доносились до наших ушей. Чернобородый рокотал:

— Если хан-ага завтра даст в рассрочку, я думаю побольше взять товару.

— Конечно, даст, что он не знает нас, что ли? — отвечал ему тонкий голос косе.

Не называя вслух самого товара, они долго о нем перешептывались.

Утром, когда мы вдоволь насытились, в комнату, приветствуя гостей, вошел Курбанлы-хан. Мы видели этого человека впервые. Высокого роста, худой, большой горбатый нос, глаза так вытаращены, что казалось вот-вот выскочат из орбит, лоб немного выдвинут вперед. На нем новая белая рубашка из миткаля, белые штаны, а на плечи накинут домотканный полушелковый халат. Сел рядом с нами, а горбом согнутая спина осталась висеть где-то сзади. После долгих расспросов о жизни, о здоровье, он, наконец, сказал, обращаясь к косе и его товарищу:

— Вас я хорошо знаю, догадываюсь даже зачем вы пожаловали. А вот этих гостей вижу впервые. Поэтому я выслушаю сначала их.

— Хорошо, хан-ага, воля ваша, гость, как завещали деды, слуга хозяина дома, — быстро согласился Косе.

Не обращая внимания на слова косе, хан спросил у нас:

— Откуда приехали?

— Из песков, мы сыновья Чорли-бая, — ответил Мурадгельды.

Курбанлы, не задавая больше вопросов, кивал головой, как бы говоря: «Ну-ну, рассказывай дальше».

— Нас послал отец. Трое наших верблюдов ушли в эти места… — продолжал Мурадгельды.

Курбанлы сразу понял, что нас сюда привело. Он, то ли не слыша последних слов Мурадгельды, то ли не придавая им значения, повернулся к другим гостям. Под черным тельпеком с длинными завитушками щеки его казались сильно вытянутыми и плоскими.

— Найти верблюдов нам нетрудно, дайте, джигиты, за каждого из них по червонцу и все будет быстро сделано.

Эти деньги только поступали в обращение. Мы их и не видели и названия такого не слышали — червонец…

— Хорошо, хан-ага. Мы так и сообщим отцу. Если он согласится, привезем деньги, — вежливо ответил мой напарник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза