— Так, значит!.. Дикари. Дураки. Фанатики. А ты кто такой? Где твоя грамота, ум? Почему шастаешь в темноте, как ночная зверюка? Мы, значит, жить не умеем… А ты? За что воюешь? За какую жизнь? Против кого? Тебя, умника, как паршивую шавку натравили на нас, и ты загавкал. И вот догавкался. Почему не сопротивлялся, когда тебя науськивали на нашу державу? Почему позволил кому-то распоряжаться твоей молодой жизнью? «Однажды человек живет на свете». Верно! Как же ты, умник, хорошо все так зная, стал падалью в свои двадцать пять? Молчишь? Эх, темнота, темнота!
У меня, брат, большущая новость. Надумал жениться. Нет, нет, передумывать не буду. Женюсь бесповоротно. Попался! Подцепила меня местная дивчина с чудным, ненашенским, не болдинским именем. Юзефа. Она же и Юлия. Моложе меня на целых пять лет. Бедовая. Первая, самая первая здешняя комсомолка. И не рядовая, а волевой секретарь. Представляешь, как она будет мною командовать и руководить? Ничего, стерплю. Я люблю умных, справедливых и волевых командиров.
А наружность у нее тоже подходящая. Белолицая она. Сероглазая. Русоволосая. Ходить не умеет. С утра начинает бегать. И никуда не опаздывает. Все свои дела за день успевает переделывать, ни единого не оставляет назавтра.
Объясняемся мы с ней на разных языках. Я ей говорю «люблю», а она «кохаю». И, знаешь, все нам ясно. А дальше, думаю, и вовсе без всяких слов будем понимать друг друга.
Жить нам на заставе сейчас негде. Все давным-давно занято. Юлия тянет меня к себе, в свою хату, к матери. Не хочется покидать заставу, но все равно придется перебираться из казармы на семейную квартиру.
Чудно! Сашка Смолин — семейный человек. Никак это не укладывается в моей голове. Двадцать восемь лет был холостяком и вдруг — женатый! Сплю на пуховой перине. Укрываюсь одеялом с кружевными оборками. Каждое утро ем горячие пышки с медом и попиваю свежее молочко. Представляешь?
Пропадет худенький, быстроногий, легкий как ветер следопыт Сашка. Появится на заставе толстый, тяжелый, налитый семейным счастьем, с отдышкой старшина-сверхсрочник. И скоро, через год или два спишут его с границы за моральную и физическую отсталость. Вот, брат, какие пироги. Не женись, дружище, пока ты еще молод. Надевай хомут, когда тебе стукнет лес сорок с гаком.
С последним холостяцким приветом А. Смолин.
Поединок
Генерал-лейтенант Гребенник Кузьма Евдокимович стоит перед огромной, во всю стену кабинета, крупномасштабной картой, утыканной вдоль государственной границы крошечными красными флажками, и, прижимая к уху телефонную, на длинном шнуре трубку, молча, сосредоточенно слушает. Деревянная легкая указка скользит по карте наискосок с севера-запада на юго-восток. Пересекает линию флажков, останавливается в центре зеленого массива за несколько десятков километров от государственного рубежа.
Штабные офицеры, обступившие генерала, внимательно вглядываются в пункты, отмеченные указкой, и что-то записывают в свои блокноты.
— Ясно. Спасибо. Жду дополнительных сведений.
Генерал кладет трубку на аппарат, смотрит на офицеров и говорит: