— Шагом, Аргон — скомандовал Смолин. — Тихо.
Оглянулся на седока, поджал уши и осторожно, но уверенно пошел вперед. Пройдя метров десять, повернулся и пошел назад. Мальчик спрыгнул и захлопал в ладоши.
— Мама и папа не поверят, что я на Аргоне катался. Дядя Смолин, а еще что умеет Агрон?
— Выступать с трибуны как Гитлер. Знаешь, кто такой был Адольф Гитлер?
— Ага. Главный фашист. Фюрер.
При слове «фюрер» Аргон насторожился и вопросительно посмотрел на Смолина, но тот молчал.
— Фашисты моего дедушку убили на границе. Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. Теперь там памятник стоит. Я видел. Мы с мамой летом ездили к бабушке. И еще поедем. Дядя Смолин, почему Аргон не показывает, как выступал Гитлер? Скажите ему.
— Раздумал. В другой раз покажет.
— А сейчас можно?
— Ну, хорошо. Внимание, Аргон! Покажи, пожалуйста, как бесновался на трибуне фюрер. Фюрер! — властно повторил Смолин. — Фюрер!
Собака запрыгала на задних лапах и отрывисто, грубо залаяла.
Малыш залился смехом.
— А что еще он умеет делать?
— Плавать. Лазать по деревьям. Собирать оружие на поле боя. Вытаскивать раненых. Предупреждать пожар.
— Пожар?.. Как это?
— Почует дым и гарь — и со всех ног, с бешеным лаем несется к дежурному по заставе. И водолазом он может быть.
— Водолазом?..
— Ну. Надеваю ему на голову резиновую шапочку, чтобы уши не залило, и он ныряет. Все что хочешь найдет под водой. Вот пойдем с тобой купаться, так сам увидишь, какой он отличный водолаз. Внимание, Аргон. Слушай! Где сейчас бандеровцы? Бан-де-ровцы!
Собака стала неистово рыть землю и лаять.
— Понятно, Аргон. В схроне. Спасибо. Хорошо! Ну, а теперь марш на место.
Аргон даже повиноваться умел жизнерадостно: взвизгнул, лизнул Смолина и маленького Сашу и убежал за решетку.
— Дядя Саша, куда мы теперь идем? — допытывался Саша. — На озеро, да? Купаться?
— Нет, туда без спроса нельзя. Давай беги к папе и проси разрешения.
Мальчик убежал. Через мгновение выскочил из зеленого домика с ликующими воплями:
— Разрешил! Разрешил!! Разрешил!!!
На выходе со двора заставы Смолина и Сашу перехватил капитан Крыленко.
— Постойте, старшина! Вместе с вами прогуляются на Овальное Слюсаренко и Шорников. Те самые. Познакомитесь друг с другом и местностью. Искупайтесь. А ночью, сегодняшней ночью, пойдете в наряд.
— Хорошая мысль, товарищ капитан! Выговоримся среди дня, а ночью в дозоре будем молчать.
Из казармы скорым шагом вышли два парня, высоченные, плечистые, загорелые, в спортивных майках, в кедах, в тренировочных шароварах, с полотенцами в руках. Улыбаются и с превеликим любопытством вглядываются в знаменитого следопыта. Задолго до того, как попали на границу, еще в школе читали о нем на страницах «Пионерской правды» роман с продолжением.
Сразу как только спустились сумерки и над северным склоном гор зажглась первая зелено-серебристая звезда, усиленный наряд пограничников во главе со Смолиным залег в яме, вырытой семейством диких кабанов, — между отдельно стоящим дубом и берегом Овального озера, на пути предполагаемого движения нарушителей.
В эту ночь ничего не случилось. Даже звери не беспокоили. С вечера до рассвета было тихо. И вторая ночь была пустая и третья. И шестая.
И вот наступила седьмая. Все было как и прежде. Наряд занял свои позиции с вечера. Небо сияло звездами. Сдержанно шумели вершинами буки-великаны. Гремела в каменистом ложе речушка, впадающая в озеро. В прибрежных зарослях время от времени подавали голос непуганые кряквы — охота на границе категорически запрещена. Карпатские горы, черные, бесформенные, подпирали светлое небо позади, справа и слева. Пахло разогретой хвоей. На сопредельной стороне, в лесу, надрывалась выпь. Травы поблескивали первой росой. С той стороны, где была застава, из-за ближайшей горы доносились слабые, еле слышимые звуки музыки.
Шорников, лежавший справа от Смолина, беспокойно пошевелился в своем гнезде и, судя по голосу, улыбнулся.
— Это Люба не спит. Концерт из Львова слушает.
Он, видимо, хотел еще что-то сказать, но его не поддержали. Смолин и Слюсаренко молчали, не двигались.
— Чует мое сердце, и сегодня вхолостую просидим. Засекли нас лазутчики. Или другой маршрут облюбовали.
Ему опять не ответили. Слюсаренко умолк и молчал добрых пятнадцать минут.
Выпь перелетела в другое место. Теперь ее жуткое завывание — смесь истерического хохота и душераздирающих слезных воплей — слышалось на той узкой стороне озера, откуда обрушивается водопад в глубокое ущелье. Это совсем близко от границы, метров сто. Смолин мысленно проложил прямую линию от ночной птицы к себе и дальше и подумал: не условный ли это сигнал? Бывало и такое. Лазутчики иногда ловко подражают птицам.
С этого момента Смолиным овладело беспокойство. Он смотрел в наш тыл, на буковую рощу, на темное устье речушки, на густой кустарник и ждал отклика на голос выпи с той стороны.
Ребята поняли, что он не зря насторожился. И тоже во все глаза вглядывались в темноту, крепче сжимали автоматы.