Проводник схватил себя за голову.
— Если бы я знал, что у них такое богатство!..
— И что бы вы сделали? — не выдержал Шорников.
— Не довел бы до границы. Пристукнул в глухом местечке. Пан Казимир, почему же вы так торговались со мной? Вай-вай-вай! То есть дуже не файно. Вы естым хлоп, а не джентльмен. Иметь такое богатство и поскупиться на расходы!
Потухшими глазами пан Казимир смотрел на свое добро и плакал.
— Боже мой, боже мой, все пропало! Это золото, эти камни собирали прадед, дед, отец, прабабушка, бабушка, мама. А я… идиот, идиот! Нищие мы, Людочка, нищие!
Шорников запричитал в тон пану Казимиру:
— Прадед грабил, дед грабил, отец грабил, а я… я тоже хотел ограбить народ, да помешали. Вот какую песню вам надо петь, господин контрабандист!
— Мое это золото, мое собственное. Фамильное. Наследственное! Никого я не грабил. И мои предки не грабили. Они были ясновельможными людьми. Воробья не обижали.
Людочка, до сих пор молчавшая, как истая ясновельможная пани, сказала:
— Не унижайся, Казимир, не мечи бисер перед этим быдлом.
У нее был низкий прокуренный голос. И разило от нее крепчайшим трубочным табаком.
Шорников засмеялся.
— Боитесь унизиться, пани? Куда уж дальше унижаться? Все. До самого дна дошли.
— Разговорчики, сержант!
Смолин аккуратно стянул четыре конца плащ-палатки, завязал дважды, проверил, нет ли щели, и, перед тем как взвалить узел на спину, приказал напарникам:
— Давайте конвоируйте на заставу этих… золотых нарушителей.
Так с легкой руки Смолина пан Казимир, его жена и их чадо стали называться на заставе «золотыми нарушителями».