Следопыт

В дозоре

Дело было зимой, в большие, необычные для Западной Украины снега. Еще глубокой осенью земля была укрыта толстым белым слоем. Снежило весь декабрь, январь. Перепадало и в первые числа февраля. В конце месяца лютые ветры понесли сухую колючую крупу, замели все дороги и тропы, облепили стены хат до самых крыш.

Старшина Смолин с Аргоном и рядовым Егорычевым вышли на охрану границы сразу после полуночи. Дошли до правого фланга, до узкого, засыпанного снегами лесного выступа, неподалеку от него вырыли в спрессованных сугробах покатую пещеру, набросали под себя еловых веток и залегли. Маскироваться не надо. Метель очень скоро занесла углубление. Кроме того, снег сыпался еще и сверху. Если бы пограничники время от времени не расчищали перед собой сектор наблюдения и обстрела, их бы засыпало с головой.

Дозор — это очень надежный и чрезвычайно эффективный вид пограничной службы. Оттуда, где они находились, была видна граница и закордонные подступы к ней со стороны леса, а их самих нельзя было заметить даже с близкого расстояния.

Рядом со Смолиным слева — солдат Егорычев, справа — Аргон. Голова с торчащими ушами покоится на вытянутых вперед лапах. От собаки струится такое тепло, будто у нее под шкурой спрятана печка. Иногда Егорычев снимал рукавицы, клал руки на круп пса и улыбался от удовольствия; вот как здорово греет псина!

Часа через два метель утихла. Небо очистилось от облаков, поднялось выше. Вылупились звезды, чистые, по-зимнему яркие. Из-за леса вышла луна. Заулыбался, глядя на нее, Смолин.

— Нам повезло, — шепнул он. — Граница видна как днем.

— Хорошо! — подал свой голос Егорычев. — Иголки можно собирать. Теперь нарушитель, если сунется, как на ладони будет виден. Я еще плохой стрелок, но уложу с первого выстрела.

— Не велика доблесть убить нарушителя. Надо захватить его целеньким, тепленьким.

— А если он не сдается?

— Все равно ты обязан изловчиться, ухитриться и схватить его живым. Живой нарушитель в тысячу раз ценнее мертвого.

— У тебя всегда так получалось, старшина?

— Раз на раз не приходилось.

— Сколько на твоем счету убитых и задержанных?

— Не считал.

— Не считал? — удивился Егорычев. — Как же так?

— А зачем их считать?

— Как зачем? Это же нарушители! Показатель твоей службы.

— Кому надо, тот подсчитывает, а мне ни к чему.

Егорычев замолчал. Скромничает старшина? Или на самом деле не считает свою работу особенной, героической?

Егорычев, призванный в армию, все лето и осень томился на учебном пункте погранотряда, слесарил в автороте. Рвался на линейную заставу, но его почему-то не пускали. И только недавно, три месяца назад, он попал на границу. И теперь все, что приходилось делать на заставе, казалось ему необыкновенно важным, интересным. Он почтительно, во все глаза смотрел и на красно-зеленые столбы с нержавеющим гербом СССР, и на КСП, на все, на все. Непрестанно учился всему, чему можно было научиться новичку. Не стеснялся спрашивать о том, чего не знал. Охотно делал все, что приказывали сержант, старшина, начальник заставы и его заместители. Писал восторженные стихи на пограничную тематику. Рисовал плакаты, лозунги.

Смолин давно покорил Егорычева. Молодой солдат слышал о нем еще до пограничной службы. О следопыте Смолине часто говорили командиры на учебном пункте. Видел он фотографию Смолина в музее отряда, на праздничных стендах. Читал о его подвигах в газете пограничного округа. Видел документальную кинокартину. Знал клички его собак. Словом, сверхсрочник старшина Смолин был кумиром молодого солдата.

Однако не то, совсем не то увидел Егорычев в своем кумире, что предполагал, на что надеялся. Смолин был неплохим парнем, но как мало был похож на Смолина, созданного чужими рассказами, плакатами, статьями, речами, кинохроникой и собственным воображением Егорычева!

Давным-давно известно и тысячи раз доказано, что отрицательные черты являются своеобразным продолжением положительных и чрезвычайно полезных сторон характера, Всем был бы хорош двадцатилетний Егорычев, если бы сам, без подсказки твердо знал, куда и как приложить свои трудолюбивые, способные руки, если бы умел различить сдержанность и скромность от бесцветности, словесную пустую браваду от достойного гордого молчания, будничные дела от громкой фразы и героической позы, неброскую беззащитную простоту от пышной агрессивной напыщенности.

Смолин был смущен чрезмерным к себе вниманием товарища, его преувеличенно восторженными расспросами. Отвечал напарнику как умел.

Егорычев же принял лукавый самооговор за чистую монету и был сбит с толку. Некоторое время он соображал, что к чему. И сделал спасительный для себя вывод: отказался верить первому впечатлению.

— Старшина, я давно хочу у тебя спросить: почему ты остался на сверхсрочную?

— А что бы я делал на гражданке после демобилизации? Специальности не имею. Средней школы не кончал. Не такой начитанный, как ты. Пахать землю разучился. К городу не приспособлен.

Смолин опять сказал не то, чего ждал и хотел Егорычев.

— Выходит, тебе некуда было деваться, потому и остался, Так, да?