Следователь, Демон и Колдун

— Вот вы, господин инквизитор, там, на Большой земле, колдунов гоняете. Правильно, понимаю. Работа такая. Но дело в том, что вы свои знания колдовские так организовываете, чтобы быть как раз против другого колдуна эффективным в бою. У господина Фигаро работа, скажем так, разнообразнее: он, вроде как, и в бой лезть не должен; его задача — найти, понять, выследить, а дальше уже решать, кого звать — Инквизицию, Орден Строгого Призрения или кто там ещё есть. Однако иметь дело с колдовством и не влипнуть в какую-нибудь закавычную катавасию — дело нереальное. Потому следователь ДДД это такой себе специалист по всему и понемножку. Можете и домового приструнить, и колдуну навалять, ежели, конечно, тот не такой расторопный окажется. А у нас тут своя кухня, на Хляби. И отвратительно мало тех, кто этой кухней интересуется. Вот просыпается, скажем, столичная кумушка ночью, а из-под кровати её лапа волосатая за ногу — хвать! Куда несчастной бежать? Знамо дело: в ДДД. Приедет господин Фигаро, на Буку под кроватью пошепчет, и поминай гадость как звали. А вот представьте себе, господа хорошие, что ко мне ночью в дом ломится рогатый медведь, при этом медведь этот еще и светится, и, с позволения сказать, орёт благим матом языком человечьим. Мол, пусти, хозяин, у печи погреться, а я тебя озолочу. И куда я должен, по-вашему, бежать в таком случае? К Качке? Да, Белая гвардия тварюку, допустим, уделает. Да только обидно как-то. Может, зверушка-то и безобидная была.

— А, понимаю, — Френн потёр подбородок. — Вы имеете в виду подозрительное отсутствие любопытства в отношении Дальней Хляби у колдовского сообщества. Тут под боком — гигантская аномалия, а они у себя в кабинетах домовых изучают.

— Вот именно! — Сайрус просиял. — А Хлябь, как бы, на потом. Типа, успеется ещё, Ваше величество: на дракона мы осенью поохотимся, а пока у нас тут зайцы не стреляны… Обидно как-то… Ну и вот, выкручиваемся как можем. А посему и книги преподобного Агафия, и прочая литература написанная специалистами реально на Хляби пожившими и местного добра хлебнувшими у нас в большом почёте. Вот, например, тот же Агафий описал в своих «Тварях» неких «лёдных полозов»: стихийных спрайтов низкого уровня обитающих в руслах замёрзших рек и способных к управлению большими массами снега. Так до сих пор считали, что выдумка это, и то ли переписал это дело Агафий со слов какого-нибудь брехуна, а то ли просто с пьяных глаз привиделось. И что? Меньше чем полгода назад нашли этот вид Других недалеко от Кальдеры. Они, к счастью, не агрессивны, но суть-то не в том: местные авторитеты нам ближе к телу. Тут наш мир, господа. И никого, кроме нас он, похоже, не интересует.

— Исследование Хляби, — менторским тоном затянул Френн, — сопряжено с крайне высокими рисками, требует существенных финансовых затрат и не даёт мгновенной прибыли, поэтому…

— Ничего, — перебил Сайрус, — добыча золота и «живого мрамора» тоже удовольствие не из дешевых, и далеко не безопасно. Хотя вы правы: исследование Хляби именно как эфирной аномалии всегда сводилось к одному — обезопасить шахтёров, торговцев и прочих лесорубов. Это у нас так всегда: получить разрешение на геологическую разведку — два дня, а, помнится, колдуны из Университета на новый телескоп просили, так еле через три года наскребли от меценатов, колючка им под хвост…

Следователь думал, что инквизитор ввяжется в спор хотя бы из принципа, но Френн неожиданно согласился с Сайрусом и принялся рассказывать какую-то невероятно длинную и запутанную историю о том, как в Инквизицию обратилась в частном порядке группа колдунов, придумавшая новый способ усилить действие блокирующих вериг и через какие дебри бюрократического ада пришлось пройти Френну для того, чтобы его начальство хотя бы выделило время на первичное рассмотрение инновации. История была прескучнейшая, но Фигаро всё равно слушал, ведь больше заняться было абсолютно нечем. Вокруг был только снег, по правую руку запорошивший ледяное море, бездну, неисчислимую пропасть лет назад скованную морозом, а по левую лёгкими позёмками тянувшийся по склону пологого холма.

Фигаро даже представить не мог, что бывают такие пейзажи: сплошное белое ничто, где не за что зацепиться глазу, где не было ни малейших ориентиров, кроме размеренного тиканья автоматона, шороха волокуши, да человеческих голосов, что немедленно проглатывало пространство вокруг. Не было эха, не пели птицы, лишь снег размеренно хрустел под ногами: хруп-хруп! Хруп-хруп! Глаз уставал, а вместе с ним уставал и мозг; следователь почувствовал, что против воли проваливается в какое-то дурное подобие транса. Тут, волей-неволей, не то, что начнёшь слушать бюрократические детективы Френна, а завоешь с тоски. Топ-топ, хруп-хруп — сколько ты прошёл? Весту? Три локтя? Не понять.