Следствие по делу Воланда

«Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.

– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, – менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость? – Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.

– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.

– Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, – ответил дерзко вошедший. – Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она, – в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.

– Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.

– Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд».

Заметим мимоходом, что Воланд опять использует свой излюбленный прием: он ничего не доказывает, хотя в его словах есть собственные рассуждения по предмету, а ставит очень умело вопросы, сбивающие собеседника с толку. В этом его основная сила, благодаря которой ему удалось одержать верх в разговоре с литераторами на Патриарших прудах и заставить замолчать бывшего сборщика податей, а также озадачить этим оправданием зла будущего читателя Правдивого Повествователя. Заметим также здесь одну странность, обусловленную, возможно, незавершенностью самого романа: Левий Матвей говорил с Воландом почему-то не на арамейском, а на русском языке. Кроме того, должно быть, незаконченность произведения сказалась также и на том обстоятельстве, что автор даже не дал читателю простой возможности понять, как в руки Иешуа попал роман Мастера, чтобы его прочесть, поскольку возникшие из пепла рукописи были в единственном экземпляре. Этот факт никак не объясняется автором. А если тут никакой нестыковки нет, то в таком случае не должно быть того самого вопроса, как нашел и Иван этот же роман, чтобы включить его свою книгу о Мастере и Маргарите. Также необычен этот диалог еще и тем, что это вообще единственное место в романе, где к Воланду обращаются на «ты», место, где к нему обращаются именно как к дьяволу как таковому: «Я к тебе, дух зла и повелитель теней» (совершенно понятно, в каких интонациях это сказано). Даже три «малых» дьявола обращаются к своему повелителю на «вы», чаще всего называя его мессиром. Михаил Булгаков этим, должно быть, лишний раз хочет навести читателя на мысль, что Левий Матвей будто бы явился к самому Афранию – к своему старому знакомому, с которым он виделся перед разговором с Пилатом. То есть автор хочет ввести читателя в некий самообман – тот должен подумать, что эта уже вторая встреча бывшего сборщика податей с начальником тайной службы после двухтысячелетней разлуки (об Афрании в последней главе): «Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются» (гл. 29). И последнее, что тут следует отметить в этом диалоге, это то, что в романе Михаила Булгакова нет того традиционного в некоторой философии разделения добра и блага между собою. Бывает, что благо ставят выше добра и тем самым говорят, что это не одно и то же. Тождество почти есть, но все-таки это разные вещи. На благо нередко смотрят как на нечто смежное истине и красоте и как на нечто, что чисто от всего земного и греховного. На добро же смотрят как на обещающий вечную скуку антипод зла, который причем нередко сам в себе заключает некоторое зло и тем самым как бы оказывается ничем не лучше обыкновенного зла или немного смешанным с ним. Но мы видим, что Воланд говорит Ивану о себе: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Эти слова часто упоминаются при анализе диалога Левия Матвея и Воланда. Тут как раз зло оказывается полной противоположностью добра, так как добро тут заменено на слово «благо» и тем самым является здесь тем же, чем является благо. А слова Воланда в контексте нашего вопроса можно вполне перевести так: «Я хочу одно, но совершаю прямо противоположное желаемому», то есть: «Я хочу зла, но совершаю добро». Так что Воланд противопоставлял в своих словах злу добро, которое является благом, а не отделено от него.