Следствие по делу Воланда

По нашему толкованию вообще выходит, что, когда мы спрашиваем, что такое пол, мы спрашиваем, что такое человек. Когда мы говорим, что Воланд – бесполый дух, то мы этим хотим сказать, что в нем человеческое, мужское, половое начало призрачно: раз он не человек, то он вместе с тем и не мужчина. Воланд не есть тот, кто может потенциально иметь дьяволицу. Вовсе не случайно Гелла как представитель женского пола в его свите является единственным настоящим человеком. Ею автор как бы говорит, что нет никаких чертовок и бесовок как таковых, и поэтому приходится их заменять всякими ведьмами, колдуньями, Геллами, Низами и Маргаритами. Ею автор показывает, что все четыре беса романа – ненастоящие люди и ненастоящие мужчины. Именно поэтому трое демонов так безукоризненно исполняли волю Воланда и все его поручения – их нельзя было на что-то соблазнить, они не могли чем-то прельститься. Того же Афрания Воланд мог бы нанять в свою свиту, и первый, должно быть, не хуже справлялся бы со своей работой, чем его коллеги-демоны. Но Афраний – это все-таки человек, чисто в гипотетическом смысле он мог бы привязаться к Гелле, а перед комплиментами и кокетством Маргариты мог бы и не устоять. Афраний безупречно и безукоризненно исполняет волю прокуратора Иудеи, но эта безукоризненность на данной службе потенциальна может быть нарушена, так как Афраний – это не более чем человек, вызывающий за свою добросовестную работу бесконечное уважение и восхищение. Природа – это то, что сложнее всего победить, против нее нельзя идти. Еще раз повторим: только одна любовь как человечность отличает Афрания от гипотетического Афрания, под капюшоном которого скрывается Воланд. Какую-то другую тут черту провести нельзя и невозможно.

В заключение надо сказать, что на одной вещи мы не акцентировали никакого внимания, а стоило бы. Должно быть, ни для кого не секрет, что человек принадлежит к животному миру, причем это убеждение разделяется одинаково как религиозным сознанием, так и естествознанием, большинство представителей из которого при этом считает, что мы произошли от приматов, – так называемая теория эволюции. Все животные подобны нам во всем, кроме духа. Мы их даже часто называем братьями нашими меньшими. Сам Николай Данилевский в своем критическом исследовании дарвинизма пишет, что человек, «как бы мы на себя ни смотрели, все-таки – несомненно зоологический вид» [64]. По причине родства с нами, по причине подобия происхождения или природы всем животным тоже ведома любовь, родство, привязанность и страдания. Но поскольку такая любовь не имеет индивидуального характера, лишена его, то она не дает зверям и скотам бессмертие и по сравнению с человеческой любовью не может носить свое имя «любовь» без уточняющего эпитета «животная». По той же самой причине их грехи и проступки не называются своим именем по сравнению с нашими грехами и проступками и не являются таковыми (то есть нет нравственности). А духов-то как раз никто вообще никогда не относит и не относил к животному миру. В том-то и дело, что человек – родня всем зверям, над которыми он стоит царем. И в романе Михаила Булгакова, естественно, эта деталь не упущена. Так, Пилат поместил всю свою привязанность в свою собаку Бангу, в чем его упрекнул Иешуа. Он никого по-настоящему не любил, кроме своего пса, который разделял чувства своего хозяина, что даже тоже стал вечным заложником полной луны. Нечего говорить и о том, что Воланд никакого родства с этим псом не имеет. Воланд – это не разумный и не свободомыслящий зверь. И вообще Воланд существует, как мы выяснили, вне всех категорий родства, любви и прочей человечности. Воланд – в такой же мере настоящий человек, в какой кот Бегемот – настоящий кот.