Следствие поручено мне

И все же старик рано решил, что все обошлось. В холодной землянке он, видимо, простудился, и теперь у него начался сильный жар, сознание затуманилось. Ему приснился страшный сон. Будто Роман Соколовский бежит за ним по тайге, простирая обрубленные капканами лапы, и ревет, оскаливая громадную пасть с желтыми, в пене, клыками. Старик мчался под гору, хватаясь за сердце, и оно вот-вот готово было разорваться. Споткнувшись о валежину, он упал и услышал дикий хохот Романа.

— Ага, попался, старый хрыч! — ревел тот, наваливаясь на него медвежьей тушей. — Это ты мово милого сынка большевикам продал?! Держись теперя!..

Кочегаров проснулся весь в поту, разбитый. Сознание, как солнце перед грозой, то проглядывало из темноты, то исчезало. Мысли, обрывочные, нестройные, возникали чередой, и он потерял всякое представление, где явь, а где сон.

Ему начинало мерещиться, что вернулся Касьянов. Он очень доволен: оказывается, не Колядина он искал, а тайную пасеку.

И нашел. Теперь протокол составляет и требует, чтобы Кочегаров расписался…

Потом Касьянов уплывал в неведомую даль, и снова ему мерещился шатун с культяпками вместо лап.

Утром Степан Аверьянович нисколько не удивился, когда увидел в избе Ивана Соколовского. Заросший огромный мужик бесшумно, словно тень, двигался по избе, потом сел на лавку и с усмешкой посмотрел на больного. Он, по-видимому, не был обижен тем, что много лет назад старик его задержал: вел себя спокойно и даже улыбался.

— Что, дядька Степан? — заговорил Иван. — Подыхаешь? Пора уж. Всех сосновских пережил. Вижу, и твой час наступил, догоняй своих. Мешать не буду. Нет ли у тебя чего поесть?

Кочегаров, не вставая с кровати, указал ему на чугунок с варевом, стоящий на загнетке. Иван мигом уписал еду, облизал ложку, запил холодным чаем и снова заговорил:

— Эх, славное было времечко, когда батька тут был. Помнишь, как я у сосновских баб ягоды отбирал, а? Ха-ха!

Как же Степану Кочегарову не помнить «медвежьей забавы» молодого Ваньки Соколовского?! Пойдут, бывало, сосновские бабы за голубицей, наберут полные туески и кличут друг дружку:

— Ты, Фетинья, готова?

— Агу. А ты, Нюрка?

— Полнехонько!

— Ну пошли тады, бабоньки, до дому…

Вдруг из-за кустов, грозно взревывая, показывался косматый и страшный в ярости медведь. Тут уже не до ягод. Побросают бабы туески — и давай бог ноги! А Ванька подберет всю ягоду в свою бочку, шкуру медвежью спрячет в дупло и тоже домой возвращается. Потом с той ягоды вино гонят да с батькой веселятся… Но только надоело сосновским мужикам слушать от своих жен упреки: дескать, трусы, не можете того медведя-охальника отвадить. Ну, взяли они ружья да и пошли вслед за своими бабами. Тут опять все произошло, как уже бывало. Бросили бабы туески да в кусты — аж только треск идет, так проворно удирают. Видят мужики — да и сам Степан там в ту пору был, — что точно, вылазит им навстречу медведь. Только курки-то приладили да мушки навели — глядь, шкура-то, как одеяло, в сторону отлетела: Ванька, сукин сын, лезет!

Ну, досталось бы ему крепко, хоть и силен был, бес, от мужицких-то кулаков, да Романа побоялись: ведь сын он ему.

Правда, Ванька с той поры свою забаву больше не повторял, остепенился.

Ишь, шельмец, нашел теперь, чем перед старым Степаном бахвалиться! Ну да и Степан непрост: знает, что Иван-то уже покойник… В могиле. Но почему ходит?

— Ты ить мертвый, Иван, — прошептал Кочегаров. — Пошто мне спать не даешь? Изыди!

— Сам ты покойник, — ответил мужик и вдруг стал уменьшаться в размерах, превратился в маленький огненный шарик и выкатился через порог.

Оперуполномоченный Савельев, вконец измученный безуспешными поисками пропавшего егеря, вошел в дом пасечника на другой день вместе со своими товарищами. Он был крайне удивлен и озадачен тем, что всегда гостеприимный старик встретил его у порога криком:

— Вон, сатана! Будь ты проклят!

Догадавшись, что старик болен, кричит в бреду, Савельев немедленно отправил его в больницу со своими друзьями-охотниками. Когда сани скрылись в тайге, Савельев в изнеможении повалился на кровать и тут же заснул.

Вершины сосен начинали гудеть от северного ветра; скоро в печной трубе тонко, постепенно усиливая свой голос, запела метель.

Хлопья снега ложились на деревья, на санный путь, и к утру тайга, покрывшись обильной кухтой, уже не помнила ни следов человека, ни зверя, проходивших еще вчера.

ПРОЖИТОЕ