Следствие поручено мне

— Есть верстак! Где искать? Спроси — где искать? В вате?

В холодную колючую кипу минеральной ваты Егор полез голой рукой и испытал громадное наслаждение, нащупав обжигающую сталь.

Друганов вернулся в комнату, где продолжался осмотр вещей Милютина. Всю свою волю он направил на то, чтобы тот не прочел в его глазах радость, чтобы не догадался, зачем и куда он выходил. Если Милютин поймет, что автомат уже найден, он перестанет дрожать за свою шкуру и из чувства «товарищества» начнет укрывать Зубарева. Зубарева, который уже неделю с деньгами и наганом гуляет по необъятной стране…

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ, ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ДЕКАБРЯ

Беседа с Милютиным продолжалась до шести часов утра. Глянув на часы, Ольга Дубовая изумилась: как быстро пролетела ночь. Ей уже смертельно надоела непрекращающаяся болтовня Милютина, его позерство, дурацкие реплики. Но было интересно наблюдать, как Леонид Федорович Друганов разматывает клубок, по крохам выбирая из словесной шелухи детальки, имеющие хоть какое-то отношение к делу.

— Не зевай, — наставлял ее Друганов, когда Милютина на минуту вывели. — Нам сейчас надо этого красавчика выдоить сполна. Пусть говорит и говорит, что бы он ни молол. Полпроцента правды да будет. Их и надо нам с тобой вылавливать.

— Но он же несет околесицу! То признался, что автомат сам достал, то на Зубарева кивает.

— Знаю я таких субчиков. Краснобай тот еще. А одернуть опасно — замкнуться может. Пусть уж лучше говорит.

— Противно даже, мужчина, а врет не краснея, петляет как заяц.

Друганова и самого брала злость. Словоохотливый Милютин, конечно, пытается скрыть что-то важное. И потом, это у него нервная разрядка, роздых после напряжения, страха, ожидания ареста. И вполне возможно, что в дальнейшем следствии он замкнется, или — того хуже — начисто отречется от своих слов. Вот тогда-то и потребуются первые записи беседы — сырой, многословной, не очищенной от фальши.

— Вы верите в шестое чувство? — спросил его вдруг Милютин.

Вообще-то полагается не вступать в дебаты, отрезать; «Здесь вопросы задают вам», но Друганову хотелось еще и еще раз подчеркнуть, что пока еще идет доверительная беседа, и чем скорее Милютин скажет правду, тем лучше будет для него самого.

— Это в какое же — шестое?

— Ну, предчувствие. Я, например, еще вчера утром, на теплоходе, понял, что к вечеру меня арестуют. Сердце ныло как-то.

— Поздновато оно у тебя заныло. Ему б неделю назад подсказать тебе — попадешься! Вот это было бы шестое чувство.

— Оно у меня и тогда ныло.

— Что же ты его не послушал?

— Юрка сказал: фигня все это. Главное — не трухать.

— Ты еще не знаешь, сколько раз ныло бы твое сердце, если бы тебя не задержали. Деньгам, свету божьему, жизни своей не рад был бы ты. Днем и ночью ждал ареста. Говорят: ждать — хуже всего на свете, а уж тюрьму ждать — и вовсе пытка.

— Юрка говорил, что не подловят.

— Юрка… Где он сейчас, твой Юрка? Что он еще натворит, твой Юрка? Тебе шестое чувство не подсказывает?

— Откуда я знаю? Мы из касс аэрофлота в разные стороны пошли.

— А куда он билет взял?

— Не знаю, честное слово, не знаю.

— Врешь, Саня, ох, врешь. На Москву он билет взял. Мы это знаем, а ты нет. Странно, правда?

Друганов опять позвонил в Хабаровск, попросил, чтобы по корешкам авиабилетов установили, куда и когда вылетел Зубарев. Кузьмин ответил: билет взят до Москвы, но Зубарев на посадку не явился. Но, видно, пробирается в Москву. Где его искать там, где он остановится — Милютин должен знать обязательно. Ведь не настолько же он доверился Зубареву, что отдал свою долю денег, не спросив адреса. Вот это главное — адрес Зубарева — надо было выудить из Милютина во что бы то ни стало.

— Ну сами посудите, откуда мне знать, где Юрка в Москве живет? В гостях я у него не был, писем он мне не писал, телеграмм тоже не слал…

— А ты ему?

— Что — я ему?

— Да телеграммы-то. Не посылал разве?

— Откуда б я ему их посылал? Вы меня смешите, честное слово.

Друганов уже уверился, что его пробный шар попал в точку. И забегавшие глаза Милютина, и беспокойные его руки, и это «честное слово» — за несколько часов Леонид Федорович так изучил своего «подопечного», что почти с полной уверенностью мог сказа гь, когда тот искренен, а когда врет.

— Ну как это — откуда? Ты же на морвокзале был во Владивостоке? Был. Там почта круглые сутки работает. Ведь так?

— Не круглые сутки. До восьми вечера.

— Ну вот, и это ты знаешь. А говоришь — не посылал. Так куда посылал-то?

— Ну честное слово…

— И потом, от морвокзала до главпочтамта рукой подать. Смотри, Саня, нам ведь недолго два телеграфа проверить. Вот сейчас же по телефону свяжемся с Владивостоком. Сам посуди, нехорошо получится, если нам скажут, что бланк телеграммы, твоей рукой заполненный, с адресом Зубарева, на главпочтамте лежит. Мы ради тебя стараемся, а ты нас дуришь.