Следствия самоосознания. Тургенев, Достоевский, Толстой

Оливер остается невредимым после унижений Фейгина, тогда как Аркадий Долгорукий в «Подростке» со всей очевидностью меняется и развращается в школе, где директор ставит своей целью раздавить его. А как же Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании» или мать Аркадия Долгорукого, которую тоже зовут Соней? Мы ничего не знаем о детстве этих персонажей, хотя благодаря им узнаём, что у Достоевского, как и у Диккенса, добрые души способны полностью избежать воздействия зла. Зло существует в художественных мирах обоих писателей, но оба они, судя по всему, полагали, что мы рождаемся невинными и развращаемся только впоследствии. Оба писателя приводят примеры абсолютного и необъяснимого зла взрослых, тогда как ни один из них не приводит убедительного примера детского врожденного зла. Риго Бландуа (из «Крошки Доррит») – это сплошное зло, но мы ничего не знаем о его прошлом. У Монкса, сводного брата Оливера Твиста, чье детство дано лишь в наброске, зло представляется извращением, а не естественной предрасположенностью. Причиной его «бунтарских наклонностей, пороков, злобы и преждевременных дурных страстей» стало то, что мать с детства учила его ненавидеть отца. Зло в Монксе неестественно, болезненно, о чем свидетельствуют случающиеся с ним припадки. Джонас Чезлвит становится убийцей, пройдя школу собственного отца, который учит его быть совершенно эгоистичным, а впоследствии пожинает горькие плоды своего воспитания, когда сын торопит его в могилу («Мартин Чезлвит», 1844). Стирфорт в «Дэвиде Копперфильде» (1850) злые поступки совершает из-за недисциплинированной воли, которую в нем скорее поощряет, чем обуздывает его мать. Здесь Диккенс создает новое психологическое объяснение байронического героя. Как и Катя в «Неточке Незвановой» (опубликованной до «Дэвида Копперфильда»), Стирфорт испорчен, развращен, но в сущности он красив, каким и представляется Дэвиду. У Достоевского даже Петру Верховенскому («Бесы») и Смердякову («Братья Карамазовы») дана возможность родиться если не красивыми, то невинными. Обладающий сильной волей Ставрогин избалован матерью и развращен воспитанием Степана Верховенского.

Детство у Толстого

Как отдаленным прообразом «Неточки Незвановой» служил «Домби и сын» с историей о нелюбимом и несчастном ребенке, так «Дэвид Копперфильд», впервые опубликованный в России в 1849 году в журнале «Москвитянин», а затем одновременно в 1851 году в «Москвитянине» (снова!), «Современнике» и «Отечественных записках»[480], вдохновлял Толстого и влиял на него во время работы над «Детством»[481]. В письме от 25 октября 1891 года к М. М. Ледерле Толстой назвал этот роман среди книг, оказавших на него «огромное» влияние в юности[482]. В «Дэвиде Копперфильде» Диккенс обращался к собственной жизни, чтобы придать особую живость и яркость рассказу об отрывочных впечатлениях и воспоминаниях счастливого, здорового ребенка. Следуя в этом за Диккенсом, Толстой создал образец русского детства для всех последующих русских писателей, обращавшихся к этой теме[483]. Кроме того, автобиографическая основа образа Дэвида Копперфильда позволила Диккенсу создать более завершенный характер, чем все до тех пор им созданные. Психологическая усложненность характера Дэвида Копперфильда сделала его прообразом для Николеньки Иртеньева в толстовском «Детстве», сочетающем «диккенсовские или гоголевские индивидуализирующие детали с психологическим анализом Стендаля»[484].

Как Дэвид Копперфильд и Неточка Незванова, герой Толстого Николенька Иртеньев не святой. Он по природе человек любвеобильный, но не склонный жертвовать собой ради других. Из взрослых в повести к самопожертвованию способны только Маман и Наталья Савишна. Николенька помнит об их безграничной любви в детстве, но никогда не показан подражающим им. Толстой не находит в чувстве долга или жертвенности естественной добродетели детства. Скорее Николенька существует в естественном потоке чувств, хороших и плохих, ни одно из которых постоянно не превалирует над другими. Его добродетель заключается главным образом в отсутствии страстей, под воздействием которых он мог бы причинить вред другим, и в искренности. Что бы он ни чувствовал, он чувствует абсолютно. В нем есть дурные начала, но они не имеют серьезных последствий и замещаются столь же сильными хорошими.