Следуя сердцу (СИ)

— Отец, я хочу выпить в твою честь и попросить о награде, — позволяя громким словам прокатиться по шатру, сказал он хану, подняв кубок, прежде чем одним глотком опрокинуть в себя его содержимое.

— Хорошо, сын. Чего ты хочешь? — рассмеялся хан. — Говори прямо. Кроме людей из шатра катунь, я могу дать тебе все, что пожелаешь.

Сун отбросил в сторону кубок и вытащил меч из ножен, направив его в сторону шада.

— Сегодня, в честь Курултая и согласно традициям я хочу бросить вызов Шээру. В случае победы в этом поединке отдай мне рабыню, что сейчас рядом с ним.

— Замечательно! — воскликнул хан. — Среди воинов рода Ашилэ вы двое лучше всех владеете искусством боя. Несомненно, ваш поединок будет захватывающим зрелищем, достойным Курултая! Шээр, что ты скажешь? Примешь вызов?

— Дядя, коль скоро Сун вызывает меня на поединок, как я могу отказаться? — поднявшись, уверенно ответил шад. — Но, раз Ашилэ Сун хочет мою рабыню, тогда, в случае победы, пусть рабыня Мими Гули из его шатра станет моей.

— Хорошо! Сражаться за красавиц вполне в духе рода Ашилэ. Я согласен! — воодушевленно воскликнул хан.

…

Они молча выслушали короткое напутствие, произнесенное Великим Ханом скорее для гостей и зрителей поединка, и, едва отзвучали его последние слова: «Вы — гордость рода Ашилэ! Покажите, на что вы способны!», почти одновременно бросились друг на друга. Ярость бушевала в сердцах обоих, ярость, уже давно требовавшая выхода. И теперь она выливалась наружу молниеносными и отточенными движениями, стремительными выпадами сверкающих на солнце мечей. Оба хорошо владели и мечами, и рукопашным боем, поэтому долгое время поединок шел на равных, напоминая скорее танец, вместо музыки сопровождавшийся звоном мечей. До тех пор, пока, отражая очередной удар меча Суна, Шээр не пробормотал негромкое, слышное только ему: «Рассказать тебе, что я делал с ней в моем шатре? Как она страдала?»

Сун сорвался. Он больше не думал о предупреждении отца, о необходимости сдерживать себя и щадить шада. С этого момента для него поединок перестал быть зрелищем на потеху публике, а стал смертельным сражением, цена победы в котором его больше не заботила.

Ускорившись, он больше не соизмерял сил, буквально уже через минуту взрезав мечом бок шада, а еще несколькими выпадами позже нанеся вторую, более глубокую рану немного выше. Крик катунь, попытавшейся остановить поединок, донесся до него словно из невообразимой дали и не оказал никакого действия. Великий Хан не останавливал поединок, а шад снова и снова опаздывал с отражением ударов, позволяя мечу Суна напитываться кровью.

При очередном выпаде Сун резко крутанул мечом вокруг рукояти меча Шээра и в сторону, и тот отлетел на каменное ограждение круга, воткнувшись между камнями острием вверх. А Сун вдруг ощутил обжигающую боль немногим ниже сердца — шад воспользовался кинжалом, который был спрятан в рукояти его меча, и лишь благодаря инстинктивно прижатому к груди мечу Суна его удар не стал смертельным.

На мгновение Сун замер, пережидая боль, потом резко взмахнул рукой, заставляя шада отскочить. Откуда-то в руке Шээра возникла тонкая металлическая цепь. Одним движением он обвил ее вокруг поднятого Суном в защите меча и, прытко отскочив ему за спину, потянул за концы, притягивая меч к шее тегина. Чувствуя, как силы постепенно оставляют его, Сун локтем ударил шада в раненый бок, развернулся, ударом колена отпихивая его от себя и, перехватив один конец освобожденной цепи, хлестнул ей, словно кнутом, по ногам Шээра.

Цепь, вероломно использованная шадом в отчаянной попытке одержать победу в поединке, плотно захлестнула его щиколотки, лишая равновесия, и привела к падению. Шээр падал прямо на острие своего застрявшего между камнями клинка. Время словно замедлилось, и Сун успел бросить взгляд вокруг. Побледневшее лицо катунь было искажено от ужаса, и даже хан привстал со своего кресла, расширенными глазами наблюдая происходящее в ожидании непоправимого. «Рассказать тебе, что я делал с ней в моем шатре? Как она страдала?» — звучали в голове издевательские слова шада. Он заслужил смерть. Тегину даже ничего не нужно было делать, никто не станет обвинять его в этом происходящем у всех на глазах несчастном случае…

Резким движением, болью отозвавшимся в чудовищно напрягшихся мышцах, он рванул цепь на себя и в сторону, оттаскивая шада, находящегося уже в цуне от острия, прочь от смертельного касания. И не давая подняться, приставил к его горлу свой меч.

— Ты проиграл! — тяжело дыша, почти прорычал Сун, подавляя разбуженную стремительным сражением жажду крови.

Наблюдающие за поединком главы степных кланов, прибывшие на Курултай, и воины Главного Шатра, с восхищением наблюдавшие за сражением, разразились восторженными криками, впечатленные мастерством приемного сына хана. Сун их словно не слышал. Отбросив в сторону меч, он подошел к сидящей на возвышении под балдахином Чангэ, небрежно схватил ее за руку и вывел на середину круга, где только что проходил поединок. Повернувшись к хану, требовательно произнес:

— Отец?!