Одним из подходов, часто отражаемых в этих повествованиях, является дискомфорт при мысли о том, что придется отказаться от привычных для нас ролей. Мы наблюдаем это в фантазиях, которые позволяют нам (или принуждают?) вернуться к традиционным ролям, которые уже устарели, таким как отеческая маскулинность, распространенная в этом жанре. Мы видим людей, обеспокоенных утратой религии, или изменением отношения к тому, что считать приличным и правильным, или потерей какой-либо этики, которая раньше ценилась, но больше не имеет никакой значимости.
В некоторых случаях страх расстаться с определенным образом жизни или традициями понятен, и стремление их сохранить похвально. Например, никто не винит племя коренных жителей за то, что они пытаются сберечь свой язык, и никто не винит общество по охране исторических памятников за усилия по сохранению архитектуры или других материалов из прошлого. С другой стороны, как и патриотизм, борьба за сохранение «образа жизни» может служить маскировкой расизма, ксенофобии или сексизма. Патерналистское поведение пронизывает популярные апокалиптические повествования, особенно истории про героические подвиги. Не столь явно традиционные образы бытия отмечены в этих сюжетах и в литературе для выживальщиков, где предпочтение отдано навыкам (и даже инструментам, таким как топоры), представляющим исчезающую традиционную мужественность. Я полагаю, что иногда топор — это просто топор. Но не всегда.
Насилие является частью постапокалиптической реальности. Тот факт, что выставка, посвященная культуре препперов, на которой я присутствовал в Луисвилле, также была выставкой оружия, вовсе не случаен. Мы увидим это, если заглянем в издания для выживальщиков, например в журналы, которые сейчас легко найти в каждом супермаркете. Помимо статей о навыках, необходимых для выживания в дикой природе, или о снаряжении для активного отдыха вы обнаружите там материалы об огнестрельном оружии для самообороны. Сравните это с другими группами, которые также занимаются подготовкой к коллапсу, но фокусируются на иных аспектах, таких как возобновляемая энергия, мелкое фермерство или общинное садоводство. В этих последних культурах нет акцента на насилии ни сегодня, ни в будущем.
Многие представления о будущем связаны с необходимостью терпеть насилие со стороны, но при этом фантазии других, по-видимому, включают в себя возможность применять насильственные действия, запрещенные в приличном обществе. В фантазиях препперов перспектива насилия не вызывает той реакции, которую можно было бы ожидать. Она словно представлена иначе. Порой мне кажется, что это больше похоже на возможность использовать накопленное снаряжение и безнаказанно чинить насилие. Если общество потерпело крах, вас не обвинят в непреднамеренном или преднамеренном убийстве и не привлекут к ответственности за гибель людей. Фантазии о преппере с оружием вполне могут стать реальностью в этом мире, свободном от бюрократии. Я наблюдаю такой подтекст в статьях, посвященных охране домов, это проявляется в разговорах людей о том, как лучше защитить свои продовольственные запасы и снаряжение. Сценарии, в которых вы станете применять силу, потенциально представляющую угрозу для жизни, для защиты своей собственности, даже если это ваши запасы продовольствия, сложны и могут повлечь за собой юридические последствия.
Там, где жизнь людей затронула реальная трагедия, как в Центральной Америке, представления совсем другие и включают в себя полное избавление от насилия. Они фантазируют не о том, чтобы пришлось защищать свой дом, а о том, чтобы им удалось его защитить. В своих курсах по выживанию в дикой природе я уделяю особое внимание навыкам и почти не затрагиваю тему накопления припасов и их охраны. Однако иногда ученики спрашивают меня об оружии, самообороне и о том, как защитить свои запасы провизии и снаряжения. Личная самооборона имеет место быть, но это похоже на навыки выживания в лесу, которым я учу: иногда они необходимы в течение какого-то короткого периода, но не являются решением в долгосрочной перспективе. Они устраняют симптом проблемы, а не ее причину.